лежат несколько дорог, осталось выбрать ту, что близка сердцу.
Наступил теплый вечер, из раскрытого окна несло запах медовых яблок. Я снова вернулась во двор, чтобы найти Айзу, наверно, Кемаль уже ушел, а она снова грустит где-нибудь за сараем. Зуфри развалился на веранде, опять с работником пьет вино, жалуется на низкие закупочные цены, урожай придется по дешевке продать.
Я обошла дом и вступила в приветливый сумрак сада. Еще пара недель в деревне и придется вернуться в город, дальше Чарган и сложный разговор с тетей. Я даже начала подбирать слова, пока неспешно бродила между деревьями, как вдруг расслышала тихий довольный смех. Подкралась ближе и обомлела – Кемаль прижал Айзу к стене сарая и быстро-быстро целовал, трогая ее плечи и ниже…
– Вот дурные! Не могут свадьбы дождаться, – прошептала я.
И все равно смотрела, не в силах отвернуться от бесстыжей картины. Вот Кемаль задрал подол ее платья и шарил рукой по бедрам. Айза запрокинула голову и позволяла целовать шею в расстегнутом вырезе. Рот ее был приоткрыт, казался горячим и влажным.
Мне стало жарко, тяжело дышать, грудь словно набухла, пришлось прижать ее ладонями, хотелось накричать на них, прогнать из сада, но я прикусила палец и смотрела дальше. Только прошептала про себя:
– Дурные… как же так можно…
И тогда волосы мои сбоку пошевелились от чужого дыхания, а на плечо опустился чей-то подбородок.
– Зачем тут стоишь, если не нравится? Иди домой, спать ложись.
Я стремительно повернулась и увидела Шадара. На мгновение испугалась, конечно, не сразу узнала. Он бороду отпустил, казался старше, под глазами тени. Надо бы мне убежать, а я качнулась навстречу.
– Давно ты здесь?
– Минут пять за тобой наблюдаю. Измучалась, бедная, – улыбнулся он, – меж темными губами блеснули ровные зубы.
– Не смейся! Если Зуфри узнает… – упрекнула я.
– Мы же не скажем, – он склонился надо мной и пригладил волосы. – Совсем не изменилась, сестричка.
– А ты очень…
У меня не было других слов, я хотела упасть ему на грудь и пусть делает то же, что Кемаль с Айзой. Но Шадар принес с собой тревожный запах леса. Я вспомнила, что наши пути никогда не сойдутся. Нельзя терять голову.
– Ты пришел на праздник?
– Меня не будет на свадьбе, но я передал подарки Зуфри.
– И снова исчезнешь? – вырвалось у меня.
Шадар медленно кивнул, и я зажмурилась перед тем, как сказать ужасные слова:
– Возьми с собой. Увези.
Он не сразу ответил, сначала бережно привлек к себе так, чтобы я уткнулась носом в ямочку у горла.
– Если бы раньше лет на десять. Сейчас не могу.
Я наигранно засмеялась, хватаясь за края его распахнутой ветровки. Плотная темная ткань пахла землей и дымом.
– Десять лет назад я совсем ребенок была.
– Ты и сейчас ребенок, Мариам. Не хочу тебя обидеть.
– Я буду ласкова с тобой, как ты просил, – мои слова звучали тайным паролем, но Шадар остался непреклонен.
Он взял мое лицо в жесткие ладони и заглянул в глаза:
– Зимой у вас на квартире я плохо поступил. Тогда был очень зол, меня подвели, и я сам мог большую ошибку совершить. Зато ты все сделала правильно, Мариам. Хочу и дальше тебя уважать.
Когда он произносил мое имя, то голос его неуловимо менялся, отчего меня с головы до ног пронзала крупная дрожь. Мне представлялось, что язык его в это время сладкий, как мед, а каждое слово касается моей голой кожи.
– Люблю тебя, – жалобно прошептала я.
– Глупая девочка! Нельзя меня любить. Или ты пьяна? На тебя так случка подействовала?
Он посмотрел поверх моей головы, а потом заставил обернуться. Айзу я не увидела, но поняла, что она лежит на траве, потому что Кемаль был сверху.
– Такова жизнь, Мариам! – сказал Шадар. – Не надо их судить. Айза сделала свой выбор, понимает, что больше ни на что не годится. А тебе советую подождать.
– Я бы ждала тебя, – жалобно простонала я.
– Хватит! Ты же не той породы женщин, которые таскаются за мужчинами, как собачки. Ты мне не нужна, – презрительно заявил он. Немножко наигранно…
– Тогда исчезни из моей головы! – вполголоса закричала я, толкнув его в грудь. – Зачем появляешься снова и снова? Ты мне тоже не нужен, только мешаешь. Мне никто не нужен, я привыкла быть одна.
Шадар удовлетворенно кивнул.
– Хорошо! А то я уже собирался дать тебе оплеуху. Правда, некоторых женщин это еще больше распаляет.
Не могу слышать от него про других женщин. Мне захотелось сказать что-то обидное, по-настоящему рассердить и, собравшись с мыслями, я выпалила на одном дыхании:
– Ты сухой человек с отрубленными корнями. Бродишь по лесу как зверь, шерстью оброс, спишь в чужих норах… разоряешь гнезда.
– А кровью еще не пахну? – перебил Шадар. – Вчера при мне двум обоссавшимся юнцам отрезали головы. Ты зря приехала в Кирташ, Мариам. Пока дороги открыты, вернись в город. Скоро здесь будет бойня.
– Специально хочешь напугать?
– Разве сама не слышишь? В горах проснулись лавины, – загадочно прошептал он.
– Я только тебя боюсь.
– А сказала, что любишь…
– Это как воздух. Как вдох и выдох. Как стук сердца – разуму не подвластно, – горько призналась я. – Но больше не потревожу тебя. Ни слова от меня не услышишь.
Я оперлась спиной о скрученный ствол яблони, короткий сучок больно врезался в поясницу. Шадар смотрел холодно, ноздри его носа нервно подрагивали.
– Хочу оставить память в знак нашей короткой дружбы. Амулет передал мне один старый друг перед смертью, внушал, что вещица старая и хранит владельца от всяких бед. Я много лет носил его при себе. Пусть теперь тебя бережет, сестричка. Если кто-нибудь спросит, откуда у тебя кулон или попробует забрать – скажи, Жнец подарил. Запомнишь?
Я удивленно пожала плечами. Не знаю никакого жнеца.
Шадар снял с себя золотую цепочку с кулоном и протянул мне, но я нарочно подняла руки к губам и подула на них, словно пытаясь согреть, не желала больше касаться его вещей. Шадар повесил цепочку на ветку яблони и направился в сторону калитки на другом конце сада.
Я долго смотрела ему вслед. Наверно, через семь шагов обо мне забыл. Если мужчине необходима определенная женщина, он будет любой ценой ее добиваться. Применит все свое обаяние, власть, деньги и даже силу.
А если женщине нужен один мужчина – что она может? У меня нет ума и внешности Шехерезады, нет пещеры сокровищ Али-бабы. Я никогда не стану путаться у него в ногах жалкой собачонкой. Как я вообще могла признаться ему
