заиграла.
– Тебе бы только вечеринки, девчонки и красочная жизнь, – с упреком сказал Илья.
– А тебе нет? – отвечал Сева.
– В принципе, – Илюша замешкался. – ты прав, но я тебя презираю.
– Мы тут, как старики сидим. Мы же еще молодые, – втиснулся я. – прелесть в том, что мы не растратили эти воспоминания и можем вот так сейчас посидеть, повспоминать. В том и счастье, что моменты неповторимы.
– Звучало, как тост, – одобрительно кивнул Илья.
– Ну тогда, черт возьми, выпьем за это! – торжественно подтверждал я.
– Но все равно грустно, – добавлял Ваня.
– Без этого никуда. Но грустим-то мы все равно здесь и сейчас, вместе.
– Ты прав.
– Еще бы, – горделиво отвечал я, вспоминая слова Юрия Алексеевича.
Мы выпили и перешли в комнату. Казалось, что все встало на свои места. Я был в своей компании, не думал ни о чем, и уж тем более, не корил себя за самого себя. Неужели так мало нужно было, для того, чтобы перестать ощущать никчемность своего существования? Просто друзья рядом, воспоминания, не приправленные тоской, и пустая квартира? А что было бы дальше, если все так просто? Посиделки бы приелись, пиво осточертело, появились бы ссоры. Или жизнь так неспешно и катилась бы дальше? А может, это дало бы толчок к новым подвигам? Как живительный эликсир, вдохнул бы новых идей и подарил мешок с амбициями. А может все это появилось бы из необходимости? Никто не знает, как бы все было. Да и плевать, по большому счету. В данную секунду нужно жить, и не думать, как завещал одинокий мудрец.
Пока Сева с Ильей играли в футбол на приставке, Ваня позвал меня на кухню:
– Поможешь немного прибраться?
– Да, давай, тебе бы это не помешало, – охотно отозвался я и обратился к Илье. – следующий матч я играю с тобой. Готовь вазелин.
– Я уже приготовил для тебя тряпку, которой ты будешь натирать бутсы победителя, – отвечал Илья.
– Вытрешь ей слезы после поражения, неудачник.
– Жду тебя, любитель, – уверенно произнес Илья, усердно тыкая на кнопки.
Мы зашли на кухню. Грязь нам сопротивлялась, фантики прятались в самых неожиданных местах, а пыль бегала от нас по всему помещению, но мы, в итоге, ее настигли. Когда с уборкой было покончено, я сел на стул, подвинул пепельницу к себе и закурил.
– Странно это все, – сказал Ваня. – со временем. Оно проходит, мы взрослеем, мечты постепенно уступают место бытовым делам, и вот я уже думаю не о том, как потрачу десять рублей на жвачку, а как буду расплачиваться за квартиру.
– Это неизбежно.
– Раньше так не казалось. Все эти серьезные дела были заботой взрослых, и мы верили в то, что так и останется.
– Нам нужно платить за беззаботное детство. Эта плата бьет по нашей жадности сильнее, чем высокая квартплата. И ведь, взрослея, не вырвешь из своих грез о будущем то, что хочется. Приходится довольствоваться тем, что дает нам жизнь. И порой она знакомит нас с чем-то новым, а ты и представить себе не можешь, хорошо это или плохо. И так все устроено, как бы ты ни хотел сделать все иначе.
– И все равно порой тоскливо становится. В основном в те моменты, когда собираемся вместе. Особенно мне грустно, когда мы тут с тобой сидим, а Сони, которая бы разделила с нами эту беседу, нет.
– Без нее пусто, согласен, – я выдохнул дым, кивая куда-то в пол.
– Да ладно тебе, перестань притворяться, что тебе это важно, – снисходительно бросил Ваня. – ты почти не общался с нами последние пару лет. Поэтому не нужно сейчас наигранных слов соболезнования.
– Да, я и правда отношусь к ее смерти, как к чему-то закономерному, потому что смерть – обыденность. Но ты не прав в том, что я ничего при этом не чувствую. Просто я стараюсь ужиться с этим, вместо ежедневных страданий.
– Раз ты такой чувствительный, то почему ты не дал кровь на переливание? Почему не поинтересовался, как она? – он негодовал.
– Ты прав, – пристыженно отвечал я. – у меня были мысли о том, чтобы помочь, но я был занят своими делами, я не думал, что меня там примут, я считал, что и без меня все пройдет удачно. И я не знаю, оправдание это или причина моего бездействия, но переливание бы не помогло.
– Ты не знал, поможет оно или нет. Ты не верил в то, что оно поможет, на худой конец.
– Я предполагал. Но это слабо тянет на причину. Это не оправдывает меня, но есть факт – переливание не помогло.
– Да суть не в этом уже, а в том, как ты поступил.
– А поступил я бесчеловечно и подло. Я знаю это, – я стыдился. – и я уже тысячу раз проклял себя за это.
– Проехали.
– Я отвратительный человек.
– Проехали, – более настойчиво вторил Ваня. – ты прав в том, что это и так не помогло. Теперь-то уже какая разница? Только вот, найди время, если, не приведи Бог, такое случится с кем-то из твоих друзей и близких.
– Я слишком много об этом думал, чтобы теперь поступить иначе.
– Это хорошо, – он успокоился и после небольшой паузы добавил. – ты сам-то как? Ты же писал рассказы, так ведь?
– Да. Пишу до сих пор.
– И как успехи?
– Никто не читает, но я продолжаю писать.
– Дашь почитать что-нибудь? – сказал он, скорее из вежливости.
– Становись в очередь, – ухмыльнулся я, вспомнив об Юне.
– Договорились.
– А у тебя как дела?
– Так себе. Работа, дом, и снова на работу. Живу от выходных до выходных. Взрослая жизнь, какой ее от нас скрывают обычно родители.
– Этот гол я посвящаю моему другу, лжецу и пьянице, – кричал Илья из другой комнаты. – это для тебя, дружок!
– Он не меняется со школы, – сказал я.
– Он больше всех переживал, что вы не общаетесь.
– Да, – я почувствовал тоску, которая все это время витала в воздухе и о которой говорил Ваня. – но вот мы тут!
– Это радует, – улыбнулся он.
– Да, друг мой, знал бы ты, как сильно.
Мы вернулись в комнату, и Илья сходу громогласно объявил:
– Три ноль! Как маленькую девочку! – он повернулся к Севе. – научить тебя играть? Я могу.
– Если бы мне сейчас еще не было плевать. – сказал Сева серьезно.
– Какой злой. Что, проиграл, что ли? – Илья повернулся ко мне. – а ты готов проигрывать?
– Барселону не берем.
– Да я тебя и за Терек обыграю.
– Ну, давай, посмотрим.
Я начал с середины поля и пытался вспомнить управление около двух минут. Когда я понял, как отдавать пас вразрез,
