уверенность в себе, к горлу подступила тошнота. Он как будто медленно ощупывал меня, а в следующее мгновение развел скрещенные руки.
— Повтори еще раз, — прошептал он, делая шаг вперед.
— Ты ничего не испортишь, — пролепетала я. Еще один шаг.
— Повтори…
— Ты ничего не испортишь…
Чем больше я повторяла, тем ближе он подходил.
— Еще, — безжалостно шептал Ригель, пугая и лишая меня последней смелости.
— Ты не испортишь… Ты не… — От волнения перехватило горло, и я тоже шагнула, но назад. Теперь он стоял прямо передо мной. Мне пришлось задрать голову, чтобы встретить его острый взгляд. Он прокалывал меня насквозь. В его зрачках малюсенькой точкой отражался закат — все, что осталось от света в мрачной бездне. Ригель сделал еще один шаг, я снова попятилась и уперлась в стену. Он наклонился и прошептал мне прямо в ухо:
— Ты даже не представляешь, как ласково и невинно звучит твой голос.
Я старалась сдержать дрожь. Ригель умел довести меня до трясучки одним лишь взглядом.
— У тебя трясутся коленки. Ты не можешь даже стоять рядом со мной, ведь правда? Я подавила желание протянуть руку, чтобы оттолкнуть его. Я почему-то точно знала, что не должна к нему прикасаться. Если бы я уперлась руками в его грудь, чтобы оттолкнуть, я сломала бы некую хрупкую защиту от него, и восстановить ее было бы невозможно.
Между нами пролегала невидимая граница. И глаза Ригеля всегда просили меня не переступать ее, не совершать ошибку.
— У тебя бешено колотится сердце, — продолжал он нашептывать. — Ты, случайно, не боишься меня, бабочка?
— Ригель, пожалуйста, прекрати это!
— О нет-нет, Ника, — тихо, с упреком проговорил он, цокнув языком, — это ты прекрати. Если будешь и дальше блеять, как беспомощная овечка, станет только хуже.
Не знаю, где я нашла силы оттолкнуть его. Секунду назад ядовитое дыхание Ригеля касалось моей кожи, а в следующий миг он уже стоял в паре шагов от меня и хмурился.
Но оказалось, это была не я… Что-то метнулось у ботинок Ригеля, вынудив его снова отступить.
Два желтых глаза с рептильными зрачками сверкнули в тусклом вечернем свете.
Кот зашипел на Ригеля, прижав уши, потом молнией кинулся вниз по лестнице и чуть не сбил Анну на ступеньках.
— Клаус! — воскликнула она. — Ты меня когда-нибудь уронишь! Старый разбойник, ты наконец-то решил показаться?
Анна поднялась наверх и удивилась, обнаружив нас у ванной.
— Он всегда прячется в твоей комнате, Ригель! Любит отсиживаться под кроватью, которая… Я не стала слушать дальше, а воспользовалась ситуацией, чтобы ускользнуть. Быстро заперлась в ванной, надеясь укрыться там от невыносимого взгляда, от мира, от всего. Я прислонилась лбом к двери, закрыла глаза и поняла, что у меня ничего не получается: он протиснулся в мои мысли и опять стоял передо мной, нашептывая что-то ужасное вкрадчивым голосом, обволакивая разрушительной аурой.
Я попыталась прогнать это видение, но оно мне не подчинялось.
Бороться было бесполезно, я чувствовала, что тону в его тумане.
Некоторые яды проникают тебе в душу и одурманивают. И от них нет противоядия. Никакого.
Глава 6
ЭЛЕМЕНТАРНАЯ ВЕЖЛИВОСТЬ
В глазах того, у кого в душе весна, мир всегда утопает в цветах.
Ригель выбил меня из колеи. Два дня я не могла избавиться от гадкого ощущения, будто что-то ядовитое попало мне в кровь.
Порой мне казалось, что я знаю о нем все. А потом представляла многочисленные серые области на карте его личности и понимала, что ничегошеньки о нем не знаю.
Ригель был похож на вальяжного зверя с красивой шкурой, под которой скрывается дикий непредсказуемый нрав. Такой зверь опасен, поэтому другие животные не рискуют подходить к нему близко.
Он делал все, чтобы я не могла узнать его получше: когда я подходила слишком близко, Ригель кусал меня словами и рычал, чтобы я держала дистанцию, как в тот вечер на кухне. И когда потом возникали нелогичные и противоречивые ситуации, я не могла понять мотивов его поведения.
Он сбивал меня с толку, расстраивал меня. Как ни крути, Ригель — коварный человек, поэтому я решила, что правильнее всего прислушаться к предостережению и обходить его за километр. Если не считать проблемы с Ригелем, то все, в общем-то, шло хорошо. Я обожала свою новую семью. Норман был трогательно неловким и добрым, а Анна все больше становилась похожа на приемную маму из моих детских снов, о которой я мечтала. Заботливая, проницательная, внимательная, она следила за тем, чтобы я, худая и бледная (не в пример сверстницам), была сыта и довольна жизнью. Я не привыкла к такому вниманию. Она вела себя как настоящая мать, и, даже если у меня не хватало смелости сказать ей об этом, я все больше привязывалась к ней, как будто она уже была «моей». Подросшая девочка, которая много лет назад мечтала обнять небо и найти кого-то, кто ее освободит, теперь смотрела на новую реальность зачарованными глазами.
Получится ли удержать это счастье?
Я много времени проводила за учебниками, решив быть прилежной ученицей и радовать Анну с Норманом. Как-то раз, долго просидев за учебниками, я вышла в коридор и увидела Клауса. Видимо, котику надоело прятаться. Я обрадовалась, потому что любила животных, общение с ними делало меня счастливой.
— Привет!
Клаус был поистине великолепен: мягкая, длинная, как сахарная вата, шерстка дымчато-серого цвета, огромные желтые глаза. Анна сказала, что ему десять лет. Да, похоже, Клаус знал себе цену и взирал на этот мир с высоты прожитых лет.
— Какой ты красивый…
Интересно, он разрешит себя погладить? Кот смерил меня подозрительным взглядом, вздернул хвост и гордо прошествовал дальше по коридору. Я пошла за ним, как любопытный ребенок, но он угрюмо посмотрел на меня, давая понять, что такое поведение ему не нравится. Потом Клаус сиганул на крышу через окно, оставив меня в коридоре одну. Теперь понятно, почему Анна назвала Клауса одиноким старым разбойником…
Я уже собралась вернуться к себе, когда услышала странный звук, похожий на чье-то шумное прерывистое дыхание. Я не сразу поняла, что шум доносился из комнаты Ригеля.
Я знала, что не должна туда входить, но забыла о запрете. Дверь была приоткрыта, я заглянула внутрь.
Он стоял в центре комнаты спиной ко мне. Сквозь щелочку я разглядела вздувшиеся вены на его вытянутых вдоль тела руках, бледные пальцы были сжаты в кулаки, кожа на костяшках
