не останавливаясь ни перед чем. Помните: всю ответственность я беру на себя». Тем самым он развязывал руки местной администрации, которая осенью 1905 года оказалась на распутье. Вместе с тем нелояльность государственных служащих становилась нетерпимой. 25 ноября в связи с забастовкой служащих почты и телеграфа он инструктировал подчиненных:
Никаких соглашений или условий с чиновниками, дерзнувшими в переживаемое государством тяжелое время нарушить данную им присягу, допущено быть не должно. Поэтому – как общее правило: все самовольно скопом оставившие занятия увольняются без прошения от службы. Местному начальству разрешается разобраться: кто из них подчинился угрозам подстрекателей по малодушию и из страха и кто действовал, отдавая себе отчет в последствиях нарушения служебного долга. Лишь относительно первых может быть вопрос о принятии их вновь на службу.
Дурново с Любимовым составляли этот циркуляр в квартире товарища (заместителя) министра. Переезжать на Фонтанку, в дом министра, Дурново не хотел. Это составляло известную трудность. Министерская канцелярия оставалась на Фонтанке. С потоком депеш, которые шли на имя руководителя ведомства, приходилось справляться без ее помощи. Впрочем, их содержание внушало министру известный оптимизм. Губернаторы сообщали об успокоении на местах.
На конец ноября Витте констатировал, что центр революции – в Москве. Там не утихала забастовка почты и телеграфа. На телеграфную станцию явились бастовавшие и выгнали всех работавших. Градоначальнику оставалось только разводить руками. У него не было возможности поставить караул у станции, пока войска не вернулись из Маньчжурии. «В Москве полная анархия власти, – писал Витте. – Крайне важно скорейшее прибытие нового генерал-губернатора». В декабре 1905 года генерал-губернатор Ф. В. Дубасов просил подкрепления. В Петербурге ему долго отказывали, пока ситуация не дошла до крайности.
Под влиянием событий в Москве было принято решение отправить особый «боевой поезд» для восстановления полноценного движения по Транссибу. Возглавил его А. Н. Меллер-Закомельский. Он укрощал эшелоны с мятежными войсками, действуя прикладами и нагайками. Теми же способами он решал проблему забастовочного движения. Экспедиция завершилась полным успехом. На протяжении несколько тысяч верст железнодорожного пути порядок был восстановлен. По словам А. Ф. Редигера,
главная заслуга в этом деле принадлежала лично ему [Меллеру], так как только при его характере палача можно было столь систематически бить и сечь вдоль всей дороги, наводя спасительный ужас на все бунтующие и бастующие элементы.
С аналогичной миссией отправился и генерал П. К. Ренненкампф. Если Меллер двигался с запада на восток, то Ренненкампф – наоборот, с востока на запад. Правда, результаты его экспедиции были несколько скромнее.
6 декабря помещикам было разрешено самостоятельно организовывать охрану имений. Правительство признавалось: у него не было на это сил. Оно расписывалось в собственной беспомощности. В январе 1906 года обсуждался вопрос, как быть с возможными аграрными беспорядками. Следовало разумно распределить вооруженные силы, предоставив губернаторам возможность пользоваться ими. 49 губерний Европейской России были разделены на четыре очереди. Особую тревогу вызывали 19 губерний первой очереди: Могилевская, Киевская, Курская, Полтавская, Харьковская, Черниговская, Екатеринославская, Херсонская, некоторые уезды Таврической, Воронежская, Нижегородская, Орловская, Тамбовская, Тульская, Пензенская, Пермская, Самарская, Саратовская, Симбирская. Это значительная часть всей Европейской России. Воинским контингентом следовало пользоваться «экономно». По оценке С. Ю. Витте, к 1 марта 1906 года в распоряжении правительства было всего 80 батальонов, к 1 августа должно было стать 300.
Значительная часть России находилась на положении усиленной (25 губерний) или чрезвычайной (7 губерний) охраны. Некоторые губернии (а именно 20) – на военном положении. Таким образом, в 43 губерниях действовало особое законодательство, предоставлявшее огромную власть местной администрации. В полном мере это относилось к Кавказу, Царству Польскому, Поволжью, Западному краю, Прибалтике, Центральному Черноземью.
На этих огромных пространствах в полной мере не действовало общероссийское законодательство, что лишний раз оттеняет тот факт, что оно не было общероссийским. В России не было единого правового поля. В условиях революции – и подавно. При этом в Петербурге складывались новые правила политической игры, которые затрагивали всю страну и существенно меняли ее. В 1905 году Россия одновременно шла в противоположных направлениях. Она рвалась в будущее и держалась за прошлое. Она формировала новые институты и консервировала прежние. Она коренным образом изменила столичную власть и сохранила всю архаику провинциальной администрации.
СОЮЗ
В ноябре 1905 года состоялся обед в Москве в ресторане «Славянский базар». Председательствовал известный всей России адвокат Ф. Н. Плевако. Присутствовал цвет нарождавшегося октябризма: М. А. Стахович, М. В. Красовский, граф П. А. Гейден, князь С. М. Волконский, братья Гучковы, Н. Н. Львов, Ю. Н. Милютин… Всего 25 человек. Выступал Плевако, как всегда, очень ярко: «Хмельная от победы русская тройка! Куда ты мчишь свою судьбу… Смотри! Не оборвись! Пред тобою бездна!» Он предсказывал катастрофу. Впрочем, так в те дни думал не только он.
На собрания октябристов приходили неслучайные люди. Порой там бывал великий князь Николай Михайлович. Он специально одевался так, чтобы его нельзя было узнать. Великий князь поддерживал дружеские отношения с графом П. А. Гейденом, Ю. Н. Милютиным, Н. Н. Львовым, М. А. Стаховичем. Ему была небезразлична судьба партии. Он интересовался ее программой, перспективами. Собрания октябристов в Санкт-Петербурге обычно происходили на Французской набережной, 32, на квартире Милютина, сына ближайшего сотрудника Александра II Н. А. Милютина, племянника фельдмаршала, бывшего министра внутренних дел Д. А. Милютина. Супругой Милютина-младшего была Александра Феликсовна, урожденная Сумарокова-Эльстон, родная сестра гвардейского офицера Ф. Ф. Сумарокова-Эльстона, князя Юсупова. В партии октябристов у многих за спиной был серьезный опыт государственной или военной службы.
Земская, дворянская, биржевая и даже чиновничья Россия мало-помалу приобретала свой политический окрас. Все политические партии России начала XX века – детища Первой революции. Кто-то боготворил свою родительницу, кто-то ее проклинал. Никто не оставался равнодушным. Она стала вызовом для российского общества, побуждая его к выбору. Собственно, отношение к революции и есть важнейший маркер политической силы того времени. Осенью 1905 года один из лидеров октябристов барон П. Л. Корф явился к С. Ю. Витте с одним требованием: «Немедленно, граф, поставьте пушки на Невском и на других улицах и расстреливайте, расстреливайте». Об этом Корф говорил, отнюдь не стесняясь своей резкости, повсюду: и в ресторане «Кюба», где собирался столичный высший свет, и в Яхт-клубе, где встречалась придворная знать. Партия октябристов складывалась тогда, когда казалось, что от исторической России не останется и следа. Государственность таяла на глазах. В тех непростых обстоятельствах «Союз 17 октября» был несомненно контрреволюционной партией, что его сближало скорее с силами более правыми, чем левыми. Впрочем, в «политическом
