ту минуту, когда этого всего менее можно было ожидать, появляется Манифест, которым царь уступил, дал полное удовлетворение бунтовщикам, признал главнейшее их домогательство, —
так 9 ноября 1905 года описывал ситуацию Ф. Д. Самарин.
Точка зрения Самарина, пожалуй, чересчур радикальна, однако отнюдь не случайна. Кто-то признавал факт революции, многие – нет. Но даже тот, кто полагал, что революция все же происходит, считал ее невнятным подобием прежних европейских событий. Некоторые полагали, что настоящая революция началась только в декабре 1905 года. Так, например, оценивал ситуацию французский журналист Г. Леру. В дни московского вооруженного восстания он констатировал:
Итак, русская революция началась. Я давно утверждал, что к революции все готово и все революционные силы повсеместно сорганизованы. В необходимости революции уверены все: буржуазия и рабочие, дворянство, крестьяне, солдаты. Однако весьма многочисленны и те, кто не верит в возможность революции, кто презрительно улыбается, когда слышит это слово.
На эту проблему можно посмотреть с сугубо «обывательской» точки зрения. Насколько менялся уклад жизни за 1905 год? Как политические события влияли на быт тех, кто не очень ими интересовался? 28 апреля 1905 года князь А. Г. Щербатов писал о происходившем в Московской губернии: «Здесь все спокойно; как будто нет ни войны, ни смуты. Вообще, кажется, все стало затихать, и теперь видно, как все движение было искусственно». Английский журналист М. Бэринг поражался увиденному, даже терялся, когда его просили объяснить, что происходит в России. По его наблюдениям, у каждого был свой опыт переживания 1905 года, чаще всего мало отличавшийся от дореволюционного. Проще говоря, далеко не все подданные императора осознали, что за 1905 год условия жизни драматически изменились. Да и сам Бэринг признавал, что в повседневной жизни Петербурга декабря 1905 года он не увидел признаков свершавшейся революции. Князь М. В. Голицын впоследствии вспоминал, что в октябре 1905 года в «епифанском затишье» революция не давала о себе знать. Не было выступлений черносотенцев, не было митингов социалистов. Земцы были заняты работой – помощью крестьянству, пострадавшему от неурожаев. Эти бытовые наблюдения и ощущения имеют свое «математическое» выражение. Речь идет о биржевом курсе, который в значительной мере определяется господствующими в обществе эмоциями, ожиданиями, страхами. Биржевая хроника не заметила Кровавого воскресенья, событий весны 1905 года. Всероссийская октябрьская политическая стачка способствовала лишь кратковременному и незначительному снижению курса акций металлургических предприятий. «Турбулентным» оказался ноябрь. Именно тогда акции большинства предприятий резко упали в цене. Декабрьское вооруженное восстание в Москве биржа тоже не заметила. Подавление же его стало причиной существенного роста стоимости акций. Таким образом, в течение большей части 1905 года курс акций был сравнительно стабильным. В августе – октябре имел место заметный подъем котировок. С конца октября начался обвал, который был отчасти отыгран в декабре. Иными словами, биржа очень слабо, с запозданием реагировала на политическую конъюнктуру.
И все же осенью 1905 года ожидалось нечто большее и грандиозное. Кого-то это радовало, кого-то, напротив, пугало. Высшая бюрократия не могла к таким перспективам относиться спокойно. Будучи назначенным председателем Совета министров, С. Ю. Витте переехал в запасной дом при Зимнем дворце (Дворцовая набережная, 30). В условиях нараставшего беспорядка было чрезвычайно важно поддерживать контакты с прочими руководителями ведомств. Из особняка на Каменностровском проспекте это было делать сложнее. Иными словами, дефицит управляемости остро чувствовался даже в столице. Витте явственно ощущал ограниченность инструментария, который был в его распоряжении. Войска в значительной своей части находились на Дальнем Востоке. Местная администрация была дезорганизована и деморализована. Денег в бюджете критически не хватало.
Бюрократическая машинерия подразумевала безостановочное движение всех шестеренок. Это происходило и до 1905 года. Осенью того года интенсивность работы лишь повысилась. Военный министр А. Ф. Редигер всерьез задумался об отставке, хотя лишь недавно занял столь высокий пост. У него не хватало времени выспаться. Он чувствовал себя физически изможденным. За три прошедших месяца Редигер совершил 33 поездки к императору, присутствовал на 37 заседаниях Совета министров. У него оставалось лишь 22 дня на то, чтобы заниматься непосредственно своим ведомством. На вечерних заседаниях и докладах своих сотрудников министр с трудом боролся со сном. Пешие прогулки он мог себе позволить лишь один-два раза в месяц. О постороннем чтении не могло быть и речи.
По ощущениям многих современников именно тогда, в конце октября, нарастала неуправляемость в стране. По оценке Г. О. Рауха, генерал-квартирмейстера штаба войск гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, беспомощность правительства в эти дни только способствовала нарастанию эскалации конфликтов. Князь А. Д. Оболенский признавал эту ошибку: правительство не представляло себе масштаб угроз и характер настроений, которые получают широчайшее распространение, в том числе благодаря печати.
Размывались представления о норме, расшатывались основы правопорядка. Это чувствовалось на улицах Петербурга. Полицмейстеров и приставов сопровождали отряды солдат. Согласно воспоминаниям А. В. Ивановского,
в революции 1905 г. был такой момент, когда полиция совершенно вышла из строя, она не знала, что делать и как вести себя, а, главное, абсолютно потеряла веру в себя и без гвардейской кавалерийской охраны боялась куда-либо показаться. В этот короткий момент самые парадные улицы Петербурга – Невский проспект и Морская – превратились в какой-то непристойный притон. Из каких-то совершенно невероятных трущоб вылезли типы, которым могло быть место только в старину в Муромских лесах…
Ивановскому вспоминался случай, когда он ехал на извозчике домой из театра по Литейному проспекту. Вслед за ним бежал какой-то оборванец, чтобы сорвать с Ивановского меховую шапку, и у него бы это вышло, если бы не остановивший его удар кастетом.
Послы России в европейских странах (в частности, А. П. Извольский) докладывали о контрабандной доставке оружия из Финляндии. По сведениям Рауха, оно приходило из Англии и Бельгии. Приостановить этот поток было крайне трудно: в бóльшую часть России ввозить оружие было запрещено, а в Финляндию – нет.
Революции разворачиваются не в один час. Это процесс, который идет с ускорением. Войти в прежние берега еще сложнее. Выйти из революции – задача чрезвычайной трудности. 3 ноября на совещании у императора П. Н. Дурново проводил характерную для него мысль: «Твердо и последовательно проявлять власть, не складывая головы». Новый министр советовал «страх нагонять». Отмечал острую необходимость подавлять все беспорядки. Произошли значительные кадровые перестановки. В 15 губерниях (из 48 в Европейской России) сменились губернаторы. С местными властями переписывался сам Дурново, а не Департамент общих дел или канцелярия министерства. Дурново отправил губернаторам телеграмму: «Примите самые энергичные меры борьбы с революцией,
