носат,
говорит: «Всё в жизни повторимо».
Всех родных – бессчётное число —
вывели живыми из подвала.
Ни секунды мимо не прошло.
Ни мгновения не миновало.
«Остаются стекло и щебёнка…»
Остаются стекло и щебёнка,
испарившейся крови следы.
Остаётся слезинка ребёнка —
неподъёмная капля воды.
Остаётся зелёная палочка,
муравейного братства секрет.
Остаётся азовского парубка
неопознанный труп на земле.
Позабытое заново пройдено.
Что задумался, рыцарь на час?
Не с того начинается Родина?
Но с чего-то же надо начать.
Наконец, остаются Каштанка,
Белый Бим и собака Муму
и сидят у разбитого танка,
вопросительно глядя во тьму.
«Война не будет длиться вечно…»
Война не будет длиться вечно,
конечен счёт её скорбей.
Задумчиво и человечно
ползёт по кухне муравей.
Вот он спустился с ножки стула
и на полу продолжил путь.
Он крана глянцевое дуло
обходит, чтоб не утонуть.
Посмотрим, что у них в пенале:
крупа и сахар, соль и мёд.
Что ожидает нас в финале?
Кто проиграет, чья возьмёт?
Война не будет длиться годы —
и он сквозь щёлочку в окне
выходит в вольный мир природы,
стремясь к покинутой родне.
Песчаный холмик – не могила,
а дом, в котором все свои.
«Приятель, где тебя носило?» —
воскликнут братья-муравьи.
И он расскажет им про доты,
про долгий штурм пчелиных сот,
про стрекозиные налёты
и не стемнит, и не соврёт.
Про то, как он бродил по кухне,
отбившись ночью от полка,
как он мечтал, что мир не рухнет,
а только сдвинется слегка,
лишь понарошку и в уме лишь.
Но муравейника сыны
ему ответят: «Что ты мелешь?
Здесь нет и не было войны».
Иван Купреянов
Бессмертный полк
Мёртвые – проще.
Мёртвые – жёстче.
Мёртвые – неба
земного мощи.
Красная площадь!
Красная площадь!
Красная площадь,
эпох помесь,
слушай шаги живых!
Те, кто за нас боролись, —
вспомним сейчас про них.
На современных лицах —
чёрточки чьи видны?
Вот бы кому молиться —
Русским Богам Войны.
Быть им хотелось теми,
кто созидает мир.
Но прочертило время
пулями штрихпунктир.
Мир распрямил пружины,
время проткнув насквозь.
Все ещё были живы.
Всё только началось.
И потянулись роты
с улиц и площадей.
Небо, куда ушло ты?
Небо ушло – в людей.
Небо лежит под Вязьмой.
Небо лежит в Крыму.
Небо упало наземь —
вечный покой ему.
Цифры от века лживы.
Слово – наотмашь бьёт.
Мёртвые и живые —
это один народ.
Сердце стучит, ускорясь.
Слушай шаги живых!
Те, кто за нас боролись, —
что мы теперь для них?
Те, кто за нас погибли,
были живее нас —
это они могли бы
бросить в лицо сейчас.
Что же вы, скажут, братцы,
выбрали путь не тот?
Кто тут в неполных двадцать
не для себя живёт?
Кто оторваться сможет
от телефона, ну?!
Кто тут готов под кожу
взять – и впустить войну?
Чтобы еды не стало,
чтобы кусали вши,
чтобы кусок металла
вырвал кусок души?
Что назовётся Русью —
памятник под горой?
Если живые струсят —
мёртвые встанут в строй.
Знамя Победы вскинут,
неба закатный шёлк.
Будет из Рая вынут
снова Бессмертный Полк.
Между мирами – прорезь.
Сердце стучит под дых.
Те, кто за нас боролись, —
не забывайте их.
15.04.2015
«Река застыла. Стала вроде битума…»
Река застыла. Стала
Вроде битума.
Куски кварталов города разбитого
Слепила воедино кое-как.
Не видно ни прохожих, ни зевак —
Одни собаки. Да и тех немного.
Какие-то идут почти не в ногу.
У некоторых просто нету ног,
У этих – нет голов,
У этих – бок
Отсутствует.
И сквозь дыру видны
Деревья, небо, выбитые окна.
Идут своей дорогой пацаны.
У этого из живота осока
Растёт. А у кого-то клён.
А тот чему-то очень удивлён —
Улыбка до ушей, и для неё,
Похоже, постаралось вороньё…
Они идут из пункта А в пункт Б.
Наверно, по чьему-нибудь приказу
Все вместе возвращаются на базу —
А может быть, и сами по себе.
А может быть, они не знают даже,
Куда идут, какой излом в пейзаже —
Последний.
Да иди уже,
Иди.
Ни тьмы, ни света —
Дождик впереди.
20.04.2014
«На праздничном торте ландшафты милей…»
На праздничном торте ландшафты милей,
чем на запеканке Карпаты.
Здесь чешут бугристую кожу полей
копателей серых лопаты.
Крошится глазурь ледовитая – хрусь!
Детинец мерещится, Кремль,
когда поднимается Древняя Русь
из толщи лилового крема.
Берёзовый дым кособоких хибар
и банные сочные девки.
Копатели свой собирают хабар,
колышется знамя на древке.
Имбирные всадники едут в закат
в иной, не кондитерской неге.
И каменный бог шоколадки «Киткат»,
и половцы, и печенеги.
Где Д. Мережковский увидел свинью,
где чудилась Блоку невеста,
реальную сущность скрывает свою
изнанка слоёного теста.
Стряхнуть этот сахарный морок нельзя,
копатели роют траншеи.
И ласково режут друг другу князья
съедобные сдобные шеи.
И я понимаю про грозную Русь:
мы
