отказаться от своего сана, чем согласиться на венчание еврейки в церкви «во имя святой Троицы». По мнению Гете, «этим скандальным законом будут потрясены все нравственные чувства в семье, покоящиеся на религиозных (христианских) чувствах». Так оценивал положение «великий язычник», оказавшийся на сей раз в противоречии со своим общим мировоззрением, но весьма последовательным в своем нерасположении к еврейству (том I, § 31).
§ 10. Экономический рост германского еврейства
Начавшийся в эпоху первой эмансипации экономический рост германского еврейства (том I, § 33) продолжался и в эпоху первой реакции. Тут действовали три причины: 1) частичная эмансипация, давшая евреям возможность выйти из узкого круга мелкой торговли и обратиться к нормальной коммерческой деятельности; 2) рост машинного производства и связанного с ним капитализма, привлекшего многих к крупным фабричным и финансовым предприятиям; 3) накопление капиталов в руках группы еврейских банкиров после наполеоновских войн и превращение прежних финансовых агентов гетто в устроителей государственных займов и царей биржи в столицах Западной Европы (дом Ротшильда и т. п.).
В общем замечался подъем евреев по социальной лестнице. Более благоприятные условия жизни отразились на росте населения. В 1816 г. евреев во всей Германии было менее 300 000, а к 1848 году число их превышало уже 400 000. Распределение их по профессиям не было так односторонне, как в былые времена. Как в Пруссии (выше, § 4), евреи и в других государствах Германии принадлежали только наполовину к торговому классу, другая же половина состояла из ремесленников, прислуги и рабочих, лиц свободных профессий, фабрикантов, банкиров; значительно было, однако, число лиц «без определенных занятий», не успевших приспособиться и новому экономическому строю (около 9 процентов в Пруссии по статистике 1843 года). Постепенно совершался сдвиг от мелкой к крупной торговле, от мелкого кредита к широким банковским операциям, росло число организованных ремесленников, участников крупной индустрии и особенно лиц свободных профессий: адвокатов, врачей, художников, ученых и кандидатов на государственную службу, куда евреи допускались большею частью только под условием крещения. Это медленное перемещение хозяйственных слоев еще не давало себя чувствовать в описываемую эпоху; результаты его обнаружатся только впоследствии, когда «вторая эмансипация» в Германии откроет больший простор накопившейся хозяйственной энергии. Но уже в эту эпоху бросались в глаза выплывшие на поверхность хозяйственной жизни крупные еврейские капиталисты, ставшие у руля государственных финансов и влиявшие на быстрое развитие капиталистаческих предприятий в Европе. Эта небольшая группа «царей биржи», перед которыми заискивали европейские монархи, заслоняла перед глазами современников ту еврейскую массу, которой приходилось вести тяжелую борьбу за существование и преодолевать препятствия, которые им на каждом шагу ставили правящие классы в реакционной Германии.
Искусственно изощренный веками денежной торговли финансовый гений еврея выдвинул из низин франкфуртского гетто на вершину капиталистического мира семью Ротшильдов. Родоначальник этой банкирской династии Мейер Амшель Ротшильд (1744— 1812) был типичным финансовым агентом XVIII века, каких тогда было много при дворах германских князей. Из тесных домов Еврейской улицы Франкфурта и из раввинской иешивы Фюрта вышел юный Мейер Амшель на торную дорогу денежной торговли. Свою финансовую подготовку он получил в Ганновере, в банкирском доме Оппенгеймера. Тонкое знание вексельного дела и специальное знакомство с монетным делом открыли ему доступ во двор ландграфа гессен-кассельского Вильгельма, который сделал его своим «гоффактором». Гессенский ландграф был тогда одним из самых ловких спекулянтов и ростовщиков Европы: он торговал людьми, продавая тысячи своих подданных в наемные отряды английской и других иностранных армий; за этот живой товар он получал векселя и золотые монеты, которые отдавал банкирам для кредитных операций на очень высокие проценты. Посредником его в этих операциях был Мейер Амшель, содержавший во Франкфурте-на-Майне торговый дом с меняльной лавкой. Быстро богатели и ландграф, получивший в 1803 г. титул курфюрста, и его еврейский фактор, возведенный в звание «обергофагента». Но вторжение Наполеона в 1806 г. разрушило благополучие курфюрста: Гессен-Кассель вошел в состав Вестфальского королевства принца Жерома Наполеона, курфюрст бежал, оставив свои огромные богатства в подвалах своих кассельских замков. Большая часть этих сокровищ стала военною добычею французских генералов; часть же была спасена Ротшильдом и не только сохранена, но путем остроумных финансовых комбинаций приумножена и возвращена курфюрсту, вернувшемуся после освободительной войны в свои владения. Старый Мейер Амшель не дожил до этого момента: он умер во время похода Наполеона в Россию (сентябрь 1812); но его наследники продолжали его дело и развили его до таких размеров, о которых не мечтал основатель франкфуртского банкирского дома. Старший сын Ротшильда Амшель Мейер (ум. 1855) остался во Франкфурте и расширил банковские операции отца участием в устройстве государственных займов для Пруссии и Германского союза. Его брат Соломон Ротшильд (ум. 1855) основал банкирский дом в Вене и сделался главным кредитором австрийского правительства, возглавленного Меттернихом. Несравненно большее интернациональное влияние имели финансовые предприятия двух других братьев: Натана Ротшильда в Лондоне (ум. 1836) и Якова или Джемса Ротшильда в Париже (ум. 1868). Эти двое, как мы дальше увидим, стали действительными царями биржи в Европе и организаторами самых крупных государственных займов, связанных с важнейшими моментами международной политики. В качестве пятого звена в этой золотой цепи, охватившей Европу в первой половине XIX века, выступал еще один сын старого франкфуртского Ротшильда, Карл Майер, основатель банка в Неаполе, кредитор итальянских государей и Римского Папы.
Среди всеобщей реакции, когда в Германии боялись предоставить еврею малейшую долю участия в государственном управлении, поднялась вдруг группа еврейских финансистов, которая приобрела влияние в правительственных кругах в силу власти денег. Австрийский канцлер Меттерних и германский Бундестаг иногда, в критические для евреев моменты, считались с финансовой мощью еврейских банкиров (выше, § 1—3). Зато юдофобы постоянно кололи глаза евреям богатствами Ротшильдов и умышленно обобщали этот факт с целью доказать, что формально бесправный народ фактически захватил власть в европейских государствах. Во время горячей полемики по еврейскому вопросу перед революцией 1848 года (выше, § 6 и дальше, § 15) радикальный философ Бруно Бауэр писал («Die Judenfrage», 1843): «Получается ложное положение, когда в теории еврей лишен политических прав, а на практике он обладает огромною властью и свое политическое влияние, незначительное в мелочах, может использовать в крупных делах. Еврей, только терпимый в Вене, определяет своею денежною мощью судьбу всего государства. Еврей, бесправный в маленьком государстве Германии, решает участь Европы. Между тем как христианские корпорации и цехи закрывают доступ для еврея и относятся к нему недоброжелательно, он своей промышленной предприимчивостью насмехается над своекорыстием этих средневековых учреждений». Этим наивным представлением был ослеплен на заре своей
