Баронне. Но наши читатели будут метаться между пятым и восьмым томами — и ничего не найдут!
Дидро (с легкостью). Тем лучше, это заставит их пошевелить мозгами.
Пауза. Дидро все-таки смущен. Баронне честно признается:
Баронне. Сударь, я разочарован.
Дидро (искренне). Я тоже, мой юный Баронне.
Баронне. Неужели так устроена жизнь?
Дидро (мягко). Не жизнь, нет. Философия.
Баронне. Я думал, философ — это тот, кто высказывает свои идеи.
Дидро. Совершенно верно. Но при этом у философа столько разных идей…
Баронне. Но философ должен остановиться на одной из них и верить в нее.
Дидро. Нет, так делает не философ, а дурак. (Пауза.) Дурак говорит не то, что он думает, а то, что хочет думать. Он вещает.
Баронне вздыхает. Дидро глядит на него с нежностью.
Дидро (с грустью). Ты такой же, как все молодые люди: ты ждешь большой любви и истинной философии. В единственном числе. И только в единственном. Вот она, беда молодости: единственное число. Вы убеждены, что на свете есть только одна женщина и только одна мораль. Ах, сколько же зла может причинить всем нам страсть к простым идеям! Однажды, мой маленький Баронне, ты заставишь себя любить лишь одну девушку, жить лишь для нее, жить лишь ею одною, даже тогда, когда она будет уже не она, а ты будешь уже не ты. Вы погрязнете в первом и самом ужасном недоразумении: недоразумении большой любви! К тому же, поскольку у тебя слишком живой ум, ты хочешь уже завести роман и с философией, единственной, которая даст тебе ответы на все вопросы: второе недоразумение. (Треплет Баронне по плечу.) Но на свете нет ни единственной женщины, ни единственной философии. И если ты устроен нормально, тебе придется порхать. Как разрешить неразрешимое? Превратить свои гипотезы в уверенность, — экое самомнение! Отбросить все идеи ради одной! Именно отсюда и происходит любой фанатизм! Будь легче, Баронне. Позволь своему разуму пораспутничать как ему хочется. Засыпай с одной, просыпайся с другой — я имею в виду идеи, — покидай одну ради другой, ухаживай за всеми, не привязываясь ни к одной. Мысли — это женщины, Баронне, ими дышат, за ними бегают, от них хмелеют, а затем желание вдруг делает зигзаг, и мы отправляемся искать в другую сторону. Философия — это случайная связь, ее ни в коем случае нельзя принимать за большую любовь. Что такое философская академия? Это большой бордель, где шлюхи подобраны и одобрены своднями, профессорами, престарелыми господами в очках и без зубов. Побольше легкости, дружок Баронне, мысль должна быть не тяжелее пера. Разве мужчина когда-нибудь обладает женщиной? Разве человек когда-нибудь владеет истиной? Иллюзии, заблуждения… Понимают ли когда-нибудь друг друга мужчины и женщины? Совпадают ли их желания? Совпадает ли то, что жаждет получить один, с тем, что хочет ему дать другой? Солнце и луна движутся по одному небосводу, они, бывает, сближаются, но никогда не соприкасаются, никогда не сливаются друг с другом. Никогда не доверяй никому, даже самому себе. (Выпроваживает Баронне за дверь.)
Покуда длилась эта сцена, наступила ночь.
Сцена двадцать шестая
М-ль Гольбах, Дидро.
М-ль Гольбах входит медленно, при последних словах Дидро. Грустная, слегка растрепанная, она садится в уголке, в позе одинокого ребенка, как это бывало, вероятно, прежде, когда она играла в этой комнате. Дидро подходит к ней с любезным видом.
Дидро. Вам грустно?
М-ль Гольбах. Я здесь совсем одна, никому до меня нет дела. Отец предается размышлениям, мама — любви, все, кто мог быть мне любовником, уже разобраны, я скучаю. Хорошо, хоть госпожа Тербуш заинтересовалась мною.
Дидро (подходя к ней). Я хочу, чтобы вы вычеркнули этот эпизод из вашей памяти.
М-ль Гольбах. Нет, не приближайтесь. Я никогда не смогу выносить человека, который владеет моей тайной. Это оскорбительно. Это унизительно. Я больше не смогу смотреть вам в глаза.
Он смотрит на нее с нежностью, затем садится напротив.
Дидро. А если я тоже открою вам свою тайну? Тогда мы будем на равных.
М-ль Гольбах. Да. (Пауза.) А почему вы хотите открыть мне свою тайну? Дидро. Из любезности. М-ль Гольбах. Ну да!… Дидро (прикидываясь рассерженным). И вообще, мне это надоело… Думайте что хотите.
М-ль Гольбах, сообразив, что зашла слишком далеко, приближается к нему.
М-ль Гольбах (ласково). Что же это за тайна?
Дидро. Слушайте. Вот уже много лет, как я скрываю от вашего отца одну вещь, потому что иначе он тотчас же выгнал бы меня из своего дома: я… я — еврей!
М-ль Гольбах (с расширившимися от любопытства глазами). Вы — еврей?
Дидро (глядя в сторону). Я еврей.
М-ль Гольбах. Еврей! Так, значит, вы обрезанный?
Дидро. Еще как.
М-ль Гольбах (с некоторым колебанием). Но ведь Дидро совсем не еврейская фамилия.
Дидро. Я еврей по матери, а не по отцу. Это качество передается по женской линии.
М-ль Гольбах. Ах!…
Смотрят друг на друга. М-ль Гольбах решается нарушить молчание.
М-ль Гольбах. Я должна вам признаться: у меня тоже есть тайна.
Дидро. Вот как?
М-ль Гольбах (колеблется). Мне сказали… один человек, который хорошо в этом разбирается… в общем, мне нагадали по линиям руки, что…
Дидро (очень лицемерно). Полно, неужели вы верите в такие вещи?
М-ль Гольбах. Конечно. А вы разве нет?
Дидро (осторожно). Отчего же, верю… Так что же вам предсказали по этой очаровательной ладошке?
М-ль Гольбах (очертя голову). Что меня лишит невинности еврей!
Дидро. Не может быть!
Она приближается к нему и говорит очень настойчиво.
М-ль Гольбах. Честно. (Похоже, она ожидает реакции. Дидро смотрит на нее с вожделением, но ничего в ответ не делает.) Так что же?
Дидро. Вы думаете, это должен быть я?
М-ль Гольбах. Кроме вас, у меня нет ни одного еврея под рукой.
Дидро. Лучшего предложения просто не получить. (Раскрывая ей объятия.) Идите ко мне.
Она прижимается к нему. Он начинает ее ласкать, но чувствуется, что он колеблется. Она с интересом позволяет ему действовать.
М-ль Гольбах. Вы находите меня привлекательной?
Дидро. Нахожу.
М-ль Гольбах. А госпожу Тербуш?
Дидро. Это совсем другое.
М-ль Гольбах. Вы спали с нею?
Дидро. Нет. (Внезапно.) И жалею об этом.
