медленно, плавно затухали и возгорались.
Другие были резкими включениями и выключениями.
Третьи — длинными пулеметными очередями.
НЕОБЫЧАЙНО СИЛЬНАЯ ВСПЫШКА
Внезапно Хренус понял, что он бежит уже не через яблоневый сад, а через Серебряный Лес, состоявший из сверкающих деревьев, особенно сильно контрастировавших с чёрной рыхлой землей. Ветки деревьев едва-едва шевелились, но этого было достаточно, чтобы небольшие ромбические листочки слегка подрагивали, касались друг друга, производя, тем самым, чистейший звон, сливавшийся в прозрачную стеклянную музыку. Эта тонкая мелодия присутствовал повсеместно, Хренусу было бесконечно приятно слышать ее — звуки как будто бы замирали в воздухе и, мягко мерцая, постепенно растворялись. Некая тихая торжественность левитировала в воздухе, перламутровом и густом.
Серый Пёс теперь парил невысоко над землей, лишь изредка мягко отталкиваясь от нее лапами. Великая радость и шелковое удовлетворение наполнили всего Хренуса. Ему хотелось играть, резвиться в воздухе, подниматься к кронам этих ювелирных деревьев и вечно слушать прекрасную музыку драгоценного сада.
Вокруг него спиралями проворачивались абстрактные белые потоки. В них всё чётче становились различимы индивидуальные частицы, и Серый Пёс увидел, что это — бегущие призрачные псы, больше всего похожие на породистых благородных борзых, но несомненно более грациозных и невесомых. У них как будто бы было по восемь ног, которыми они с неестественной лёгкостью отталкивались от земли, то соединяясь, то снова разделяясь в собачьем потоке. Хренусу жутко захотелось каким-то образом слиться с этими псами, сойтись с ними. Ему даже начало казаться, что в этой бесконечной массе наверняка есть некая собака, в которой он мог бы найти спутницу для вечного бега в благовонном саду, свободному от травматических опытов. Идеальное времяпрепровождение в ласковую пору.
Но что-то глубоко внутри смущало Серого Пса. У этих бесконечно прекрасных собак не было ни ртов, ни глаз: их тела представляли собой лишь силуэт. И куда они направлялись, почему от них он слышал звук, напоминавший лишь рокот океана? Эта мысль не давала ему покоя; захваченный ей, он уже двигался машинально и в какой-то момент заметил, что поднимается всё выше и выше. Он смотрел на круговорот движения псов уже с высоты птичьего полёта; он увидел целое море собак, извивавшееся между деревьями.
На горизонте возникло какие-то зарево или, скорее, Сияние.
«Наверное, эта группа особенно просвещенных псов двигалась сюда»— подумал Хренус, и душа его наполнилась вибрациями ожидания. Но чем ближе приближалось Сияние, тем больше сомнения брали верх над трепетом в его душе. Сияние шло плотной стеной, оно расширялось, захватывая всё больше Серебряного Леса, двигая свою границу всё ближе к псу.
«Псы бегут не просто так — они убегают от этого сияния»— жуткое осознание отяготило Хренуса. А Сияние всё больше принимало черты марева над другим лесом, только со стократно усиленной интенсивностью. Отягощенный ужасом, он упал, как подстреленная птица, в жутком параличе, совершенно не зная, что будет, когда его тело, отяжелевшее и лишенное духовности, ударит о темную землю. Но тут же понял, что Сияние быстрее его падающего тела.
Сверкающая стена всё ближе
Ближе
Ближе
Сухой звук сжигаемой фотопленки.
Хренус рухнул в сухую листву. Оглядевшись, он понял, что находится на опушке леса. Другого леса. Перед ним стоял, тяжело дыша, Шишкарь. Морда Чёрного Пса была в крови.
— «Ну… Фух… Кажется… Всё»— с придыханием проговорил Чёрный Пёс и, приподняв голову, улыбнулся Хренусу из-под шляпы.
Прорвался в отдалении гром, и по всему лесу пошел дождь.
Глава 4
ФЛОГИСТОН
По всему лесу шёл дождь.
Так продолжалось уже несколько дней. Где-то в чаще потоки омывали каменные статуи спящих титанов и невообразимые забытые сооружения. Всё пространство наполняла перкуссия капели, сливавшаяся в оглушительный гул сотен тысяч плакальщиц.
На время, пока шли дожди, псы перебрались с Точки во временное пристанище, которым стали заросли папоротника — их широкие листья давали хоть какое-то укрытие от вездесущих небесных вод. Эти несколько дней были временем отдыха, справедливым вознаграждением за переживания, лишения и риски, наполнявшие жизнь стаи. Псы только и делали, что поглощали добытых кроликов и спали; все, как один, были молчаливы — комфорт сытости позволял каждому кутаться в собственные мысли. Тяжелая штора дождя же служила барьером, сторожившим покой стаи.
Хренус пребывал в теплой дрёме. Он почти забыл о странных, пугающих происшествиях, терзавших его ещё совсем недавно. Лишь изредка уже отупевшая тревога тёмными очертаниями морского чудовища показывалась близко к поверхности, но быстро тонула, стремительно уходя на дно океана мягких размышлений. К тому же Фигура, исчезнув в ту ночь, так до сих пор не объявился, что не могло не радовать Хренуса. В общем, Серый Пёс мог, наконец, получить удовольствие от своего времяпрепровождения.
Вот и сейчас, лежа под раскидистым кустом папоротника и обводя невидящим, ленивым взглядом силуэты псов, Хренус размышлял исключительно о приятных ему вещах. Серый Пёс перебирал в памяти те оставшиеся позади события, где, по его мнению, он достигал наибольшего успеха, или те моменты его существования, в которых ему несказанно везло, и по мере увеличения количества возвращенных из небытия сюжетов он чувствовал себя всё лучше и лучше. Жизнь, которая раньше казалась ему разбитой дорогой бритв и ножей, теперь предстала в виде легкой, хрустальной тропинки, на которой лишь иногда попадался досадный мусор, оставленный существами, нечуткими к прозрачному ритму красоты.
«О, горная тропинка, я искал тебя, внутри меня всё холодело, когда я вступал в твои пределы.
Ты была бархатной лентой, развернутой среди сентиментальных вершин, моей подругой, моим мелодичным ветром, моей свежей, чистой любовью».
Да, именно такого вакуума страданий так давно жаждал Хренус. Никакого страха, никакого истерического поиска ресурсов, никаких призраков, духов, чернобурок, других стай псов и котов. Только знакомые морды и еда. Только это.
Только это.
Монотонность, монашеская монотонность звуков — не симфония, но поток, могущественная, спокойная река, гудящий водопад, прохладная каменная стела в жаркий день, сине-зеленые стебли береговых растений. Такие звуки могут быть только терапией, утешением, замещающим внутреннее наполнение формы её внешним, видимым объемом.
Хренус прикрывал глаза.
Теперь происходило плавное внедрение в окружающий мир, и Серый Пёс на хрустальном ложе под шёлковыми покрывалами двигался сквозь ковёр леса, растягиваясь, растворяясь, снова собираясь воедино, претерпевая разнообразнейшие метаморфозы: становясь то разрывной, прерывистой линией, то россыпью цветных горошин, то пиксельным пятном, то вихрями изменчивых оттенков. Ему начало казаться, что его Прослушивания были связаны именно с таким состоянием — всеполной сопричастности, которое можно бы было описать как
К А М У Ф Л Я Ж
Так продолжалось все эти текучие дни дрейфа.
— «Как сейсяяс помню»— раздалось типичное начало любой
