ячейки).
— «Идём тихо, без пиздежа, подходим и всё делаем, как условлено»— прошептал Хренус и медленно побрел вниз по проспекту. От тротуаров, образованных немногочисленными опавшими листьями, шёл равномерный шелест, а сверху, из крон деревьев, исходил приятный аромат. В подобных условиях было бы крайне легко забыться, но тревога подстегивала чувства Хренуса, заставляя его воспринимать окружение настороженно. Его зрение было приковано к блокам крольчатника, становившимся всё ближе, а слух старался выхватить любой подозрительный шум. Однако пока что ничего, кроме слабого шуршания листьев, да тихих звуков, издаваемых другими псами, слышно не было.
Всё сильнее и отчётливее становилась гравюрная торжественность зданий фермы, всё отчётливее звучали под их каменными костюмами торжественные рожки и горны. Сияние невидимых рек, падавших из кувшинов статуй, высокие расписные своды, тяжёлые двери, густо пахнущие столетним деревом, возникали в ощущении, создаваемом этим местом. От этого оно само начинало светиться, точно облицованное золотом; в нём было извечное движение, словно какое-то из зданий вмещало в себя водяную мельницу.
Псы вышли из сада на достаточно небольшую площадку — прямо между массивом основного здания и клетками.
Справа вдруг донесся странный скрип — псы немедленно приготовились дать бой. Но приглядевшись, они увидели, что источником звука было кресло-качалка, стоявшее под яблоней. На сидении лежала забытая газета (Старческое одиночество и заброшенность).
Хренус немного задрожал, но постарался взять себя в лапы и придать своей морде холодно-целеустремленный вид.
— «Так, ну все, поехали»— прошептал он. Стараясь быть как можно ближе к земле, его подельники поползли по направлению к крольчатникам. Вот они уже скрылись в темноте, и вскоре Хренус услышал:
Щелчок открывающейся защелки
Скрип дверцы
Сдавленный писк
Хруст костей
Шуршание сумки
Тихую ругань
Еще немного подождав, Хренус засеменил к дому. Когда он приблизился к стене, его обдало волной мрачной тошноты — уж больно кладка необработанных камней напоминала о стенах Холодного Дома.
«И окна здесь такие же тёмные, как будто бы заклеенные чёрной бумагой»— подумал Хренус. Именно в этот момент впервые Прослушивание началось само по себе. Жуткая стонущая музыка, наезжающие на друг друга листы диссонансов, стоны расходящихся по швам инструментов; звуки, издаваемые ими, невпопад в неуклюжей манере тыкались друг в друга уродливыми головами глубоководных рыб.
Теперь же оно стало источником дискомфорта — именно эта резкая смена привычного и приятного на необъяснимое и страшное стократно усилила эффект звучавшей какофонии. На лбу Серого Пса выступила испарина (Белый налёт — болезнь сыплющихся статуй), лапы подкосились и Хренус, как марионетка, нити которой кто-то обрезал, обмяк на стену дома. Камни был холодные, склизкие, и это тактильное ощущение еще больше усилило тошноту.
По сравнению с этим клейким ужасом ощущения, которые Серый Пёс испытывал на пути к ферме, казались фальшивыми, игровыми. Теперь он с выпученными глазами, перед которыми всё расплывалось, напоминал испорченное чучело, выброшенное на свалку. Во всём теле волнами прокатывалась душевная тошнота — отвращение к самому себе, к своей жизни, вознесшееся из пропастей подсознательного и вторгшееся в чертоги разума Серого Пса, ужас перед новой ипостасью.
«Это не моя музыка»— брешь единственной мысли, которая начала склоняться на разные лады в его мозгу, ведь ничего другого он подумать не мог, и сознание ухватилось за этот единственный сформулированный клочок речи —
«Музыка не моя это
моя не это музыка
не музыка моя это
не это музыка моя
музыка моя это не».
Он чувствовал себя затемнённым, забытым в одиноких пустых комнатах, где тень насильственного перехода в новое состояние настигала его всё больше и больше. Кроме этой контузии комнат не было ничего. Только они, и всё больше захватывающая его тень.
Теперь Серый Пёс лежал оцепеневший на мокрой ночной траве. С этого места его неподвижному взгляду открывалась единственная перспектива — то самое фигуративное марево над верхней границей леса. Кроме него всё вокруг было размыто и неважно для нынешнего состояния Хренуса.
Однако даже при этой размытости Хренус не мог не заметить некое пятно, которое выделялось более светлым цветом от остального пейзажа, его движения были неравномерны, отрывисты. Нюх пса также не работал, поэтому у него не было ни малейшего предположения, кто это может быть.
Пятно остановилось.
— «Вы ктоо?»— раздался старческий дребезжащий голос — «Идите в пиздуу»-
Несмотря на оскорбления, в голосе явно присутствовали робкие, испуганные модуляции. Хренус попытался ответить, но из его пасти выскочило какое-то невнятное хрюканье.
— «Я сказал, идите в пиздуу»— пятно начало приближаться к Хренусу.
Где-то вдали опять послышались глухие удары занебесного колокола. По телу Серого Пса прошло как бы легкое дуновение ветра и вся импрессионистская размытость пространства спала, как содранная штора. К Серому Псу резко вернулся контроль над телом и полное ощущение реальности. Теперь он мог видеть, что происходит вокруг.
Перед глазами Хренуса предстала фигура пожилого пса верблюжьего цвета. У него была обвисшая морда с большими мешками под отекшими глазами, из пасти свисали жемчужные бусы слюней, а задние лапы старик волочил по земле — очевидно, они были парализованы. Как только Хренус полностью оценил внешний вид пришельца к нему вернулось обоняние, и он учуял резкий запах мочи, исходивший от пса.
— «Тварь ебаная»— Хренус незамедлительно бросился на пса.
Старик вяло взмахнул передними лапами, пытаясь отбить тело летящего на него Хренуса, но фактически получилось так, что его лапы, необычно невесомые и мягкие, как бы приобняли нападавшего. Челюсти Серого Пса сомкнулись на горле пришельца. Визг, который было издал от боли пожилой пёс, перешёл в сипение.
Псы вместе упали в траву. Хренус всё сильнее сдавливал глотку старика, пока наконец его шея не хрустнула. Хренус выпустил из пасти обмякшую тушу пса и в отвращении отшатнулся. Отёчные глаза убитого медленно закатывались, и это остаточное движение вызвало у пса ощущение, что перед ним нежить, оживший труп. Сзади ударил свет, акцентируя тело старого сторожа. Обернувшись, Хренус увидел открытую дверь и стоявшего в дверном проеме человека. У того было испуганно-удивленное выражение лица.
Хренус с рыком и гавканьем, шумом и яростью кинулся на человека. Тот в ужасе отшатнулся, зацепился за порог и тяжело упал внутрь дома, оглушительно закричав. Хренус же кинулся к крольчатникам. Когда Серый Пёс завернул за ближайший кроличий барак, он увидел остолбеневших и замерших в различных позах подельников. У Шишкаря и вовсе был мертвый кролик в зубах.
— «Валим быстро!»— пролаял на ходу Хренус и бросился вглубь сада. Сзади слышались яростные возгласы людей, хлопки и грохот.
Уходившая вперед дорога втягивала размазанное пространство по обеим своим сторонам.
Но некие элементы выбивались из этой картины.
Это было кажущееся мерцание, создаваемое мириадами маленьких сверкающих частиц.
Некоторые мерцающие частицы
