Нас начинает сильно трясти. Кажется, я даже матерюсь…
Ненормальный. Господи, куда я ввязалась?!
Его тяжелое дыхание чувствуется на волосах. А еще желание его чувствуется. Прямо упирается в меня.
Он псих. Он просто псих. Я ненавижу Басманова!
Первой с глаз соскальзывает ткань. Она позволяет маломальски проникнуть свету. Остается только ремень — широкий и толстый. Воздух начинает бить в лицо. Холодный и сильный.
Мы где-то высоко. Это первое, что я понимаю.
Тело по-прежнему шатает. Мы поднимаемся. Мы поднимаемся в воздух!
Боже мой…
Наконец, ремень падает вниз.
Меня ослепляет до невозможности яркий свет.
И я кричу. Кричу, перебивая чертову музыку в ушах. Матерюсь так, как никогда в жизни не ругалась.
Мои руки прижаты к корзине, в которой…
Мы взлетаем!
Твою мать!
Взлетаем!
— Рустам! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Он снимает наушники, и ветер бьет прямо в уши. А затем до меня доносится его смех. Дикий, необузданный. Сумасшедший смех!
Я оглядываюсь, но за мощными мужскими плечами ничего не вижу.
И все равно понимаю: мы одни.
На воздушном шаре мы ОДНИ!
Пятьдесят метров. Сто.
Пятьсот?
Сколько под нами уже?
Крепкое тело прижимается сзади. Сильные руки своевольно задирают платье, оголяя бедра. Вторую руку он не выпускает из хватки.
Поворачивает меня к себе, крепко держа. Я встречаю его безумный взгляд прежде, чем начинаю задыхаться от его поцелуя. Жадного, дикого, безумного. Как и он сам.
Чертов романтик. Заставляет меня не бояться, шепчет что-то успокаивающее между поцелуями… нарочно заставляет плавиться от его ласк. Адреналин вызывает желание. Возможно, я такая же больная на голову, но в одном я была уверена: этот дьявол точно знал, где хочет получить свое — меня.
— Ты не против, если вино с шоколадом мы оставим на потом?
— Иди к черту… — усмехаюсь ему в губы.
Адреналин зашкаливает. У меня только начинает, а у Басманова давно зашкалил. Я не успеваю прийти в себя от шока, едва не падаю в обморок, а он рвет мои колготки и хватает меня за колено.
— Рустам… ты больной придурок.
— Прощаю. На первый раз.
Смеется. Целует в шею, гладит спину, скользит по бедрам. Колено разводит, выше пальцами поднимается.
Из моих губ вырывается тяжелое дыхание. Широко распахнутыми глазами я смотрю на поле с высоты птичьего полета. И это еще не предел. Мы поднимаемся все выше, и поля прорезаются на горизонте подобно кускам огромного торта. До города рукой подать…
Колени дрожат от страха. Я глотаю сухой воздух, а Рустам тяжело дышит мне в шею. Открытым ртом дышит, как зверь. И ко мне прижимается так сильно, что не сразу понимаю: мы оба уже обнажены.
— Рустам… отпусти меня. Отпусти, слышишь? Я высоты боюсь!
— Не до высоты сейчас будет, моя девочка.
— Мы одни? А зачем одеяла? Это против правил пожарной безопасности…
— Здесь всего 1000 метров. Мы на привязном аэростате. Он может месяц в воздухе стоять. Понимаешь, о чем я?
Темные глаза смотрят на меня насмешливо.
— У меня есть месяц, чтобы тебе отдаться? — усмехаюсь в ответ.
— Именно. Но ждать я не намерен, родная…
Делаю глубокий вдох. Глаза закрываются от диких первобытных ощущений. Это, черт возьми, адреналин вдвойне. Нет, втройне!
Первый раз и дикий страх высоты. Два в одном — рубит наповал. До потери сознания.
Дьявол. Не Басманов, а дьявол.
— Мне нравится твоя улыбка, Полин…
Тихий шепот обескураживает. Горячие руки нежно скользят по моему телу. Пытаюсь запомнить Рустама таким — нежным. Пока он еще добр и пока я для него — хорошая девочка…
Я подаюсь телом к горячей жесткой груди, и в ответ получаю довольный рык. Сегодня все закончится. Уже завтра этот безбашенный оставит меня в покое.
Мощное мужское тело толкается вперед играючи. Рустам целует шею, прокусывает кожу. Он торопится, он хочет меня. Вино и шоколад — потом. Укутает меня в одеяло потом…
Прикрываю глаза, распахивая рот для его поцелуев. Он раскатывает латекс по своему мощному органу. Дыхание его прерывистое слышу.
Чувствую его на себе, на своей обнаженной коже. Чувствую его твердого, большого. В глазах двоится от ожидания боли и… желания боли. Будет больно, иначе быть не может.
Он в меня не поместится. Убьет одним движением. Кричать буду — не услышит ведь никто…
— Адреналин — хорошая вещь. Расслабляет до дикости. Никогда не забудешь свой первый раз… — обещает дьявол.
Я не успеваю ответить. Рустам отводит колено в сторону. Под себя податливое тело подставляет. Я даже дернуться не успеваю, как его орган толкается внутрь. Пытается в глубину войти, присвоить. Вонзается, врывается внутрь меня. Сам дьявол впечатывает в свое тело стальное. Дорогу строит, растягивает, под себя настраивает.
И, наконец, погружается. Довольно, с рыком. С хваткой дикой.
Я кричу, закатывая глаза. Лишь бы не смотреть на высоту. Не думать о том, почему он не помещается в меня. Почему так сильно дьявол сжимает под ребрами, пытаясь натянуть на себя. До конца хочет, но не получается. Я хнычу, а он с рыком раздвигает ноги шире. Нетерпеливо прорывается глубже. Резкая боль сменилась болью погружения. Вся влага испарилась.
— Полина… — рычит, обдувая жаром, — тихо… сейчас все пройдет, родная.
Из глаз слезы текут. Не потому, что не хотела. Он слишком большой. Вроде вошел, а лишь на половину. Толкается, глубже хочет. Натягивает меня жадно, первобытно. В мрак погружает, дыхание забирает.
— Рустам… не могу…
Дергаюсь, но Рустам крепко держит.
И одним движением погружается так глубоко, что из глаз искры сыплются. И ноги подкашиваются. Я теряю равновесие, почти что вишу на его руках и на агрегате, что он в меня поместил.
Забываю, где мы и как высоко. Забываю про шар и поля огромные.
— Видишь… можешь, Полина.
Он рычит. Рычит хрипло, насаживая на себя. И лишь тогда останавливается, когда мое нутро его сжимает крепко. Когда каждую вену чувствую сквозь боль.
Дьявол не дергается. Дает время привыкнуть, руками грудь ласкает, шепчет что-то пошлое, откровенное. Родной называет. Обещает быть нежным.
— Я уже все решил, Полин. Женой моей станешь.
Что?
Я дергаюсь — лишь от этих слов. Женой станешь… Я все решил…
