— Это в большей степени зависит от вас, мадам. Если вы проявите согласие…
— И бдительность, — закончила она его фразу в том же шутливом тоне.
— О, конечно. — Он завязал бинт двойным узлом и отошел в сторону, как художник, любующийся своей картиной. — Теперь, когда вернетесь к друзьям, не будете пугать их пятнами свежей крови.
— Она заживает? — спросила Пен про свою рану и отняла руку от волос, которые снова упали на лицо и плечи.
— Слава Богу, и очень быстро. Думаю, даже не останется шрама… А теперь нам нужно отправляться в путь, Седрик наверняка уже нанял лодку и ожидает нас.
Он подал ей плащ, Пен накинула на голову капюшон. Воротник плаща был разорван, придется скреплять булавками.
— Я помогу вам, — сказал Оуэн и, взяв булавки из ее рук, умело сколол воротник.
Это выглядело так же просто и естественно, как если бы на его месте находился Робин, ей были приятны дружеские манеры этого странного чужого человека. Сейчас слово «чужой» казалось не относящимся к нему, хоть он таковым оставался. Как и десятки других ее знакомых из числа придворных обоего пола. Но с Оуэном ее связывали переживания этой страшной ночи, которая уже начинала казаться далеким и не вполне реальным прошлым.
Она не стала надевать украшения, а сложила их в кошелек, еще раз ощутив прикосновение и шелест листа бумаги, на которую возлагала столько надежд.
Захочет ли Оуэн д'Арси помочь? Он поверил ей. Но последует ли за этим помощь?
Видимо, она глубоко задумалась, опустив руки и прикусив нижнюю губу, потому что он сказал:
— Что с вами? Идемте!
Она медленно ответила:
— Я подумала, поможете ли вы мне раскрыть, что произошло с моим ребенком?
— Как я могу это сделать?
Она выдержала его настороженный взгляд.
— Вы говорили, что следует отправиться в Хай‑Уиком и поспрашивать там у людей…
— Да, — согласился он, — я предлагал это как один из способов.
— И вы могли бы сами?.. — спросила она напрямик, не сводя с него глаз.
— Я подумаю об этом, — уклончиво произнес он.
Она предпочла бы более прямой ответ. В этом человеке, она чувствовала, ее единственная и, быть может, последняя надежда.
— Что ж, благодарю вас, сэр.
Она уже направилась к двери, но остановилась, вынула из кошелька серебряную монету, помедлила, прежде чем положить ее на стол. Не обидит ли его это? Быть может, не следует вмешиваться в его денежные отношения с хозяевами?
— Я хочу отблагодарить мистрис Райдер за гостеприимство, — сказала она неуверенно.
— Конечно, — ответил Оуэн. — Уверяю вас, она не станет отказываться.
Положив монету, Пен стала натягивать перчатки. Они были порваны, пальцы смешно и беспомощно торчали из дыр. Как у шута в каком‑нибудь балаганном представлении.
— Они мне мало помогут, — сказала она.
— Возьмите мои. Я малочувствителен к холоду.
Она всегда была мерзлячкой и с благодарностью приняла предложение. Перчатки были из очень мягкой кожи, с длинными пальцами и приятно ласкали руку. Как будто это делает сам владелец, подумала она, но тут же отогнала эту мысль.
Седрик стоял у причала возле нанятой лодки, засунув руки в карманы и притопывая, чтобы согреться. Утро было по‑настоящему морозным. Гребцы разогревались, хлопая себя по бокам и по плечам и бурно переговариваясь.
— Куда плывем, милорд? — спросил старший.
— Бейнардз‑Касл, — ответил Оуэн.
Он ступил в лодку и протянул руку Пен, которая легко впрыгнула за ним, почти не ощутив боли от множества синяков и ссадин — последствий вчерашнего происшествия.
Лучи солнца, отражаясь в отяжелевших от мороза волнах, слепили глаза. Холодный воздух покалывал горло.
Пен под мерный стук весел думала о том, как объяснит принцессе и придворному кругу свое отсутствие, а также свое безрассудное, опрометчивое решение возвращаться отдельно от всех. Не может же она рассказать всю правду — о том, как решилась выкрасть страницу из расчетной книги, и потому задержалась в доме, а потом, забыв о всякой опасности, отправилась, по сути, в одиночестве к причалу.
А еще ведь предстоит поведать, что было после происшествия в лесу и где она провела остаток ночи. Правда была неловкой, даже стыдной, но ложь — хуже. Рана на шее делала невозможным мирный вариант пересказа событий, а главное — Пен так и не научилась лгать.
Лодка уже вплывала в речку Флит, приток Темзы, и вскоре стали видны очертания величественного Бейнардз‑Касла, в прошлом одного из королевских дворцов, а сейчас резиденции графа Пемброка. В свои детские годы принцесса Мария (которую ее отец, король Генрих VIII, имел обыкновение называть своей жемчужиной во времена, когда ее мать, Екатерина Арагонская, еще была его любимой женой) провела здесь немало счастливых дней. Это было до того, как король развелся с ее матерью, чтобы жениться на Анне Болейн, чем вызвал неудовольствие и гнев папы римского; что, в свою очередь, послужило поводом для разрыва с папой и начала Реформации, то есть отрыва английской церкви от католичества. За семнадцать лет до него это уже сделал Мартин Лютер в Германии. (А невинная «виновница» всего этого, Анна Болейн, через три года после брака была казнена по приказу короля за супружескую измену.) Итак, менее двадцати лет назад английская церковь перестала быть католической, король стал ее верховным главой, было отменено безбрачие духовенства, закрыты монастыри, их земли конфискованы, мощи и иконы сожжены. Но старшая дочь покойного короля, принцесса Мария, продолжала оставаться — возможно, в память о матери — ревностной католичкой. Что, впрочем, не мешало ей считаться наследницей английского престола.
Пока же на престоле находился ее пятнадцатилетний сводный брат Эдуард, настолько больной, что все вот‑вот ожидали его кончины. У него и испрашивала Мария разрешения останавливаться во дворце Бейнардз‑Касл во время своего пребывания в Лондоне. И теперешний владелец дворца Пемброк вынужден был мириться с этим, а также закрывать глаза на то, что под его крышей, в покоях высокородной гостьи, совершаются секретные католические богослужения.
Лодка ударилась о берег, весла гребцов замерли.
— Дальше не нужно меня сопровождать, шевалье, — сказала Пен, сама неприятно удивляясь высокомерной холодности своего тона. — Вы и так были чрезмерно добры ко мне.
Оуэн поднял на нее взгляд, в котором удивление смешалось с веселой насмешливостью.
— Боитесь, вам трудно будет объяснить мое появление рядом с вами, мадам?
Она покраснела.
— Боюсь, да.
Он рассмеялся, спрыгнул на берег, протянул ей руку.
— Я не буду чувствовать себя спокойно, — сказал он, — пока не смогу убедиться, что вы благополучно вошли внутрь этого здания. Вместе со мной, конечно.
