В глаза ей словно насыпали песка, но она сумела разглядеть, что платье на ней безнадежно измято, чулки сбились. В комнате не было зеркала, Пен и без него представляла, как выглядит.
Ее взгляд упал на небрежно брошенные капор и чепец. На каминной полке она увидела свои украшения. Коснулась волос — они были в беспорядке, из‑под шпилек выбились пряди.
Нетерпеливым движением она распустила волосы, они рассыпались по плечам, стала пальцами разнимать спутанные пряди.
Делала она это достаточно небрежно, мысли были заняты другим: она припомнила, как несколько часов назад человек по имени Оуэн д'Арси поверил ей или по крайней мере не выразил недоверия. Это было так неожиданно для нее, что привело в замешательство.
Но еще больше смутил ее и привел в замешательство человек, поверивший ей. Она не знала, как к нему относиться, какое составить о нем мнение. С одной стороны. Пен чувствовала себя с ним, как с Робином — так же уверенно, такой же защищенной; с другой — он чем‑то тревожил ее, пугал. Она никак не могла понять, что направляет его к ней, каковы побудительные причины?
У нее не было особых иллюзий в отношении своей притягательной силы как женщины. Тем более что сама она не испытывала потребности привлекать мужчин. Не то что ее младшая сестра — та была записной кокеткой, и мужчины липли к ней, как мухи к горшку с медом. Пен знала, что всегда считалась достаточно привлекательной, однако не блистала красотой, это ее вполне удовлетворяло. Филипп сразу влюбился в нее и жаждал, чтобы она принадлежала ему, но он никогда не слыл женолюбом или ловеласом и мало разбирался в женщинах, в их красоте и прочих достоинствах. И она сразу ответила ему взаимностью. Ими обоими владели любовь и страсть, но и то и другое в умеренных пределах, без взлетов и порывов, уж не говоря об одержимости.
Так почему же все‑таки человек такой породы, как Оуэн д'Арси, заинтересовался ею? Аристократ, воин, с несомненным жизненным опытом, в том числе и по женской части; вполне возможно, с авантюристической жилкой. Человек, который числит среди своих хороших знакомых содержателей таверн, превосходно владеющий оружием и, быть может, умеющий хладнокровно убивать… Все это было похоже на головоломку…
Мысль о том, что ее можно попробовать разрешить, будоражила.
Открылась дверь, и Пен, вздрогнув, повернулась. Вошел Оуэн с подносом в руках. Весело пожелав доброго утра, он опустил поднос на столик.
— Доброе утро. — Она постаралась ответить ему в тон.
Он выглядел как на званом вечере, как будто вся его одежда была только что сшита или, во всяком случае, выглажена.
— Как видите, принес вам завтрак. Вы, наверное, страшно голодны.
Пен всерьез задумалась над этим предположением и пришла к выводу, что он совершенно прав.
— Пожалуй, да, — призналась она. — Но еще хуже, что у меня все болит и я ужасно выгляжу.
Она убрала волосы с лица и подумала, что особенно ужасным должен казаться ее вид в сравнении с ним — таким опрятным и свежим, несмотря на отвратительную ночь. С его стороны, подумала она, это просто неприлично.
— Согласен, у вас не самый лучший вид, — не слишком любезно подтвердил Оуэн. — Но чему тут удивляться? Вам отрезать ветчины?
Можно было бы и солгать немного ради вежливости, подумала Пен, еще больше раздражаясь на него, и со всей холодностью, на какую была способна, произнесла сквозь зубы:
— Будьте настолько любезны.
Поднявшись с кровати, она с удивившей ее самое живостью подошла к столу, налила немного пива из кувшина и с жадностью выпила. После чего спросила более приязненно:
— Вы совсем не спали?
— Немного, — ответил он, добросердечной улыбкой показывая, что нисколько на нее не в претензии за то, что она лишила его возможности спать на постели.
— Зато у вас такой вид, — решилась она тоже сказать ему правду, — как будто вы спали всю ночь на пуховом матрасе и проснулись в выглаженной одежде.
— Вид может быть обманчивым, мадам, — ответил он и перешел к делу:
— Я отправил Седрика, чтобы он нанял лодку для переправы. Полагаю, о вас уже начали беспокоиться.
— Надеюсь, принцесса решит, что я осталась в доме у Брайанстонов.
— Это одно из предположений, — заметил Оуэн.
— Конечно, — согласилась Пен с легкой гримасой. — И не самое приятное для меня.
С куском хлеба и ветчины она подошла к окну, открыла ставни. В комнату хлынул свет яркого морозного дня, повеяло холодом; Оголенные ветви деревьев темнели на фоне белесого неба. На реке даже в это время суток было много судов.
Запивая пивом бутерброды с ветчиной, Оуэн смотрел в окно, но больше на Пен. Ему нравились ее густые каштановые волосы, разметавшиеся по плечам, точеный профиль. Он заметил, что на ее шейной повязке проступили следы крови, и, указывая на них, сказал:
— Следовало бы, думаю, сменить повязку, мадам. Заодно посмотреть на рану.
Она поднесла руку к горлу.
— Тут как‑то все тянет… сковано. Но пульсации, как вчера, нет.
Он подошел к ней вплотную, взял в ладонь прядь шелковистых волос, отвел от шеи.
Пен стояла неподвижно. В этом прикосновении было намного больше интимности, чем даже во вчерашнем поцелуе в полутемном коридоре. Другой рукой он развязал бинт, снял с раны прокладку, пропитанную бальзамом.
— Так чем же я так заинтересовала вас? — вдруг спросила она.
Его рука остановилась. Эту женщину не возьмешь льстивой ложью.
— Не знаю, — ответил он. — Не хочу вас обидеть, но честно говорю: не знаю.
— Я вовсе не обижена, — искренне сказала она.
В самом деле, разве может человек каждому своему поступку дать резонное обоснование?
— Я и думал, что вы не обидитесь, — снова заговорил он. — Это, возможно, одна из причин, отчего меня потянуло к вам. Вы не такая, как многие, Пен Брайанстон. Посреди этого коварного мира обмана, лжи и притворства вы удивляете своей честностью и прямотой.
Пен посмотрела ему прямо в глаза, хотя это мешало окончательно снять повязку.
— Откуда вы можете знать? Где вы узнали об этом, когда преследовали меня на пути в библиотеку?
— О, тогда меня, наверное, толкало предчувствие.
Эта полушутливая фраза не понравилась ей, и она дернула головой.
— Осторожно! — прикрикнул он. — Я могу причинить вам боль… Теперь сами придерживайте волосы, я наложу новую повязку.
Их пальцы встретились, когда она поднесла руку к волосам, и снова дрожь прошла у нее по спине.
— И куда же этот интерес заведет вас, шевалье? — спросила она самым светским тоном, наклоняя шею под его умелыми пальцами.
В его голосе таился смех, когда он ответил:
