Лицо Дадли скривилось в ухмылке. Коротко стриженная бородка, манерно уложенные волосы, будто он готовился позировать художнику для нового портрета. Роберт, так же как я, оказался на волосок от публичной смерти. Так же как я, он слышал взмах топора, которым обезглавили его отца после низложения Джейн Грей. К моему сожалению, однако, переживания как будто освободили его от морали.
— Я еще лет десять тому назад пытался объяснить тебе, — сказал я, — что Томас Мэлори… я никогда не доверял этому болтуну и его нелепым модернизациям. Артур был только военным предводителем какого-нибудь племени.
— Неважно. В этих сказах кроется подлинный дух рыцарства. — Дадли наклонился вперед. — Что бы ты ни говорил о его происхождении, я буду преклоняться перед его образом — каким я его понимаю, — и для меня будет честью вернуть его кости. В Лондон — новый Камелот.
— Где улицы заполонены ворами и потаскухами, а в реке полно дерьма?
— Джон, здесь ему самое место — в Вестминстере или в соборе Святого Павла. Королева не найдет слов, чтобы выразить свой восторг.
— Такой уж восторг? Сила Тюдоров в его бессмертии.
— Брось. Тело может быть мертвым, но дух живет вечно. Его гробница снова станет олицетворением «золотого века», из которого мы черпаем вдохновение. Особенно для Бет. Она станет той, кто в ореоле славы возвратит Артура домой. Джон, мы должны дать ей этот шанс.
Вдали уже показалась колокольня мортлейкской церкви. Я не располагал достаточным временем.
— Приключение для взрослых мальчишек, — возразил я. — Никому из нас не хватит на это времени. А кроме того, тут скрывается нечто большее.
— Что, например?
— Сесил говорил, что королева переживает расстройство духа.
— Он объяснил, в чем это выражается?
Дадли сощурил глаза. Я разглядел в них предосторожность.
— Сказал, что она почти не обсуждает с ним такие дела.
— И ты думаешь, — ответил Дадли, — что она могла говорить об этом… со мной?
— Она говорила?
Поймав взгляд пышноволосого Мартина Литгоу, Дадли резким взмахом руки подал лодочнику знак грести еще медленнее.
— Ладно, — начал он. — Обратимся к истории. Начиная, если угодно, с покойного Артура — не короля, а дяди королевы, принца Артура, который стал бы королем Артуром II. Он родился в Винчестере, с которым Мэлори отождествлял Камелот. Его преждевременная кончина потребовала некоей компенсации, дабы, чего доброго, в его смерти не усмотрели божественный знак — будто Бог не желает возрождения Артура в теле одного из Тюдоров. И тут является Генрих…
— Так.
Жизнь могла бы сложиться совершенно иначе для всех нас, не умри Артур таким молодым. Тогда его корона и — что еще трагичнее — его невеста, Екатерина Арагонская, не достались бы его брату, Генриху VIII.
Дадли перевел взгляд на реку.
— Королева, как известно, восхищается своим отцом. И даже, можно сказать, обладает в некоторой мере его… отвагой. Но всегда помнит о его неудачах. Из которых главная, несмотря на шесть браков, приведших к реформе церкви, — не оставить после себя жизнеспособного сына-наследника. Короткая жизнь Эдуарда и более длительное, но едва ли счастливое правление их сводной сестры подавляют Бет. Она боится возврата смуты.
— Бесспорно.
— И, к тому же, она суеверна.
Да, об этом никто не знал больше, чем я. Дабы укрепить веру в то, что править страной ей назначено Богом, королева все время искала знамений и знаков свыше. Одна из моих задач состояла именно в том, чтобы показывать ей эти знамения. Потому Сесил и сказал, что, возможно, она поведает мне о своих внутренних страхах. Одновременно он делает все возможное, чтобы исключить такую возможность, выступая посредником в деле возвращения мощей Артура.
— Наконец, самое важное, — продолжал Дадли. — Мэлори и прочие связали Артура с папой и Священной Римской империей. Исходи из этого и забудь, что он мог быть поганым язычником. Что делает Генрих? Порывает с Римом и набивает свои сундуки церковным золотом. Наконец, ровняет с землей Гластонберийское аббатство, где захоронен Артур.
— Кто-то считает, что он обесчестил короля Артура?
Дадли пожал плечами.
— И тем самым навлек проклятье на свой род?
— Если он не был проклят еще раньше. Несколько лет назад королеве Марии предлагали восстановить аббатство в Гластонбери. Но, увы, как бы она этого ни желала, в казне не нашлось денег. Даже для Бога.
— Стало быть, теперь что-то… вернее, кто-то… — я начинал понимать. — Вселил в королеву мысль о том, будто она обязана искупить прежние грехи, если хочет, чтобы ее правление было успешным.
— Или избежать катастрофы. Гластонбери, Джон, — все замыкается на Гластонбери. Король Артур, Иисус Христос — все взаимосвязано. Гластонбери — средоточие, святое сердце всего.
— И кто же вселил в нее эту идею, Робби?
— Не знаю. Но это не я.
— Сесил говорит о видениях. Что он имеет в виду?
Дадли покачал головой. Между нами легла тень. То был Мартин Литгоу, коренастый, добродушный и терпеливый.
— Мортлейк, милорд.
Дадли вздохнул.
— Вели, чтобы гребли кругами, Мартин.
Вильям Сесил, определенно, обладал талантом подбирать правильных людей для выполнения одной задачи. Двое людей совершенно несхожих способностей, но преданных одной женщине — пусть и по разным причинам. Именно Дадли был тем человеком, который представил меня при дворе; он же велел мне выбрать подходящий для коронации день.
Двое людей, призванных горьким прошлым прикрывать спины друг друга.
— Так когда же мы выезжаем? — спросил он меня.
— Как только я ознакомлюсь с историей этого дела. К примеру, если королеве Марии уже предлагали отстроить заново аббатство в Гластонбери, то, возможно, упоминались и мощи Артура?
— Разве Сесилу не известно об этом?
Я покачал головой.
— Боннер наверняка знает, — предположил Дадли. — Вы остаетесь друзьями?
— В настоящий момент он поддерживает дружбу со всеми, с кем может. Просто чудо, что он до сих пор жив.
— Благодаря Бет. Дай бог ей долгих лет за то, что не спешит отправлять нашего брата на эшафот.
— Пока не спешит.
Дадли фыркнул.
— Кровавый Боннер[10]. Очередь желающих запалить под ним костерок наверняка выстроится на целую милю. — Он ненадолго взглянул на меня, толкая языком щеку. — Если задуматься, так получается, ты единственный, кого он пощадил. Тот парень, с которым ты сидел в темнице… сожгли его. И ты еще водишь дружбу с Боннером?
