Книга посвящается моему отцу, Альберту Н. Гилберту и лучшему другу, Эндрю Рэймонду Клозовски (Рэю).
Оба они покинули нас слишком рано.
Все по-настоящему плохое начинается с самого невинного.
Пролог
2 декабря 1922 г., Лозанна, Швейцария, Шато-Уши.Американцу двадцать три, он высокий и мускулистый, ветеран Первой мировой. Он только что приехал из Парижа, чтобы освещать для «Торонто Стар» ход мирных переговоров между Грецией и Турцией. Он недавно женился и отправляет Пернатой Кошечке, как ласково называет свою жену, телеграмму с приглашением приехать к нему в Лозанну.
2 декабря 1922 г., Париж, Франция, дом № 74 по Рю де Кардинал Лемуан.Жена тоже американка, со Среднего Запада. Они проживают остатки ее наследства, снимая небольшую квартиру в Париже, пока муж пытается сделать карьеру писателя. Пернатая Кошечка подхватила жестокую простуду и не поехала с мужем, которого нежно величает Пух. Откликнувшись на его просьбу, она собирает вещи и берет билет на поезд, идущий в Швейцарию. Рукописи мужа женщина кладет в отдельный небольшой саквояж. Вдруг ему захочется поработать над ними, а, быть может, какую-то из них удастся и продать?
2 декабря 1922 г., Париж, железнодорожный вокзал «Гар де Лион».Поезд, что типично для того времени, оборудован купе, позволяющим пассажирам разместиться уединенно. Пернатая Кошечка передает багаж носильщику, оставив при себе саквояж, и сразу садится в свое купе. Перед отъездом она выходит, чтобы проверить багаж и купить газету. А по возвращении обнаруживает, что саквояж пропал.
3 декабря 1922 г., Лозанна, железнодорожная станция.По прибытии поезда супруг встречает свою Пернатую Кошечку. Она рыдает взахлеб, не в силах даже рассказать, что стряслось. Пух утешает ее словами, что какая бы беда ни случилась, она не стоит ее страданий. Жена рассказывает ему о пропавшем саквояже с рукописями.
3 декабря 1922 г., Лозанна, железнодорожная станция.Ошеломленный, муж тут же садится на экспресс и отправляется в двенадцатичасовое путешествие до Парижа, оставив Пернатую Кошечку в Швейцарии.
4 декабря 1922 г., Париж, дом № 74 по Рю де Кардинал Лемуан.Муж расспрашивает всех на вокзале «Гар де Лион» и обыскивает всю квартиру. Но находит только один рассказ — «У нас в Мичигане», затерявшийся в ящике стола. Созданные за три года рукописи, включая сделанные через копирку копии, исчезают. Особенно его расстраивает пропажа копий.
1
Любовь как война — легко начать, закончить трудно.
Шотландская пословица
День первый, воскресенье.
Меня зовут Ди Ди Макгил, и умоляю, не надо спрашивать, что означают эти Д и Д. Я блондинка, шотландка по происхождению и страховой следователь по профессии, причем ни одно из перечисленных качеств — об этом часто приходится напоминать людям — еще не позволяет непременно считать меня плохим человеком. Живу я в Городе Ветров — месте прекрасном, если не брать в расчет политиков. Чикаго претендует на звание элегантного города, но ему никак не удается далеко уйти от собственного имени, которое на языке индейцев-оджибве означает «скунс».
Чикаго, носивший титул «Второго города», пока Лос-Анджелес не подсел на стероиды, расположен на высоте 579 футов над уровнем моря. Было время, когда ноги мои прочно стояли на земле Чикаго, но теперь оно уже позади. Стоит, конечно, начать сначала, но начала как такового не было — был конец. Случилось все восемь месяцев назад — восемь бесконечно долгих месяцев, когда у меня в самом разгаре были отношения с одним чумовым парнем по имени Скотти Стюарт. Восемь долгих месяцев назад, когда я еще не верила в проклятия. А потом прозвенел дверной звонок и мне сообщили весть. И начиная с того дня я отчаянно борюсь, чтобы удержать голову над поверхностью воды.
Проблема заключалась в том, что все шло слишком хорошо, и я позабыла про одну из любимейших максим моей тетушки Элизабет. По меньшей мере сотню раз она предупреждала меня, что шотландец всегда должен следить за шестернями вселенной и постоянно поглядывать через плечо. Особенно, когда все идет слишком хорошо. И вот эта самая вселенная на меня и обрушилась.
Это произошло в четверг, в морозный чикагский вечер, когда завывал ветер, а звезды светили так ярко, что любой моряк мог без труда проложить курс на мою квартиру, расположенную на третьем этаже не оборудованного лифтом дома в Ригливилле. Помнится, меня вовсе не встревожило, когда Скотти не пришел на намеченный нами обед тет-а-тет. Он работал на Международный валютный фонд, выполняя секретные задания, связанные с обращением купюр, и его часто вызывали во внеурочное время, особенно в свете всеобщего экономического кризиса. Поэтому я пожала плечами и сидела, потягивая «Пино Гриджо», поглаживая кота и чувствуя себя в полной безопасности на своих 579 футах над уровнем моря. И пока любовалась облаками, заволакивающими луну, не заметила огромную волну, подкравшуюся сзади. Я думала, что знаю о Скотти Стюарте все, но понятия не имела о самом важном.
По истечении двух сводящих с ума дней, когда о Скотти не было ни единой весточки, копы согласились наконец объявить его в розыск. Следующие четыре месяца я вела расследование. Точнее, пыталась вести. Не было ни малейшей ниточки, ни крошечной зацепки, способной подсказать, что с ним случилось или куда он делся. Его машина исчезла, сотовый телефон и кредитки не были в обращении, никто не видел и не слышал Скотти. Он не пользовался самолетом, не покупал билета на поезд или автобус. Каждый день я доставала копов из участка, звонила приятелю Скотти из министерства финансов, Гарри Марли, с которым пересекалась в деле с фальшивомонетчиками из «Хай-Даты», постоянно находилась в контакте с Джерри Фрелингом, боссом Скотти. Но как бы ни лезла из кожи вон, результатом являлся большой жирный ноль. Никаких следов, никаких намеков. Даже тетя Элизабет, наделенная даром ясновидения, не могла помочь. «Все впустую, Ди Ди, — говорила она. — Я пытаюсь изо всех сил, но вижу только темную воронку и больше ничего».
Это заявление и факт, что нет ни единой зацепки, сводили меня с ума и пугали все больше. Любой ценой надо было выяснить, что же случилось. Я забросила всю остальную работу, занявшись одним этим делом, и продолжала расследование, обыскивая все углы, до каких могла добраться.
Потом как-то раз, поздним вечером, мне в дверь позвонили. Я лежала вместе с котом на диване, свернувшись калачиком. Меня словно током ударило: Скотти! Я припала к глазку, молясь, трепеща и надеясь. Не повезло. За дверью стоял человек, которого я никогда не видела — здоровенный детина, широкоплечий, с короткой стрижкой и в очках в стальной оправе. На полицейского вроде не похож, но кто скажет. Вздохнув, я приоткрыла дверь на цепочке — на такую ширину, чтобы видеть гостя, но не дать моему коту породы рэгдолл, Кавалеру, выбежать в коридор. Откуда мне было знать, что даже через такую узкую щелку может хлынуть волна и сбить с ног?
