стране по железной дороге. В 1912 году, в год смерти императора Мэйдзи, Япония была страной масляных ламп[1184]. Во внутренних помещениях новая осветительная техника появлялась несколько позже, чем на центральных улицах и площадях городов.
С 1880‑х годов в домашнем хозяйстве среднего британского рабочего газ использовался как для освещения жилья, так и для приготовления пищи и для отопления. Газовая техника развивалась в тесной связи с промышленностью. После того как в 1880‑х годах в Западной Европе вошли в употребление газовые печи, увеличилось потребление металла. В Париже 1875 года электричество стало общественным достоянием. Стабильное электрическое освещение улиц появилось в 1879 году в американском Кливленде, в 1880 году в Москве, в 1882 году (впервые в Германии) в Нюрнберге, а затем, в 1884‑м, в Берлине. В 1897 году электрическое освещение появилось в Мехико, где все оборудование было импортным. На первом этапе электрической технике было трудно вытеснить с рынка газовое освещение: оно исправно исполняло свои функции и продолжало использоваться долгое время, пока преимущества электрификации не стали очевидными. Особенно эффектным газовое освещение было в театре: уже в конце 1830‑х годов постепенное затемнение зрительного зала производило сильное впечатление. Полное освещение сценического пространства легло в основу современного театрального искусства с его акцентом на фигуре актера[1185]. Как только новая техника электрического освещения получила массовое распространение, наступила настоящая «светомания». Европейские города соревновались в борьбе за титул «город света»[1186]. Городское освещение привело к масштабным последствиям: вечернее время было демократизировано, ведь теперь по вечерним улицам могли передвигаться не только кареты или горожане в сопровождении факельщиков. Одновременно государство получило возможность эффективнее контролировать ночные занятия городских жителей. Сельская же местность по-прежнему пребывала во тьме. Электрическое освещение, как никакое другое изобретение, увеличило разрыв между городом и селом, сменив колеблющийся свет свечей и слабых лучин изобретениями технического прогресса.
8. Символика, эстетика, планирование
Наказания и экзотика
Специфический характер облика города и городского пространства (townscape) в определенный момент перестает поддаваться формальному анализу. Литературное описание лучше передает оттенки местного колорита и схватывает сущность гения места (genius loci)[1187]. Не обязательно предполагать, что городской ландшафт отражает «душу» общества. Уместнее задаться вопросом, как представляли себе сущность города современники. В Европе XIX столетия существовала идея города как естественного организма. Она стояла у истоков городской социологии. Использование «модерности» как внешнего критерия оценки города представляется проблематичным. Слишком легко будет историку разделить восторг нового человека большого города или, наоборот, присоединиться к хору старых элит – помещичьего дворянства, мандаринов с их антипатией к развивающимся торговым и промышленным городам. Так же трудно распутать клубок споров об отсталости. Что имеется в виду, когда о городе говорят, что он – «большая деревня»? Западные европейцы иронизировали над многочисленностью простого люда на улицах Москвы или Пекина и удивлялись смешению социальных слоев среди городского населения, намекая тем самым, что это признак иного городского сообщества, отличающегося от их собственного.
Облик и оценка отдельных городов могли резко меняться. Город Лакхнау, столица навабов провинции Ауд, насчитывала 40 тысяч жителей и представляла собой блестящую резиденцию одного из богатейших князей Индии. В середине XIX века это был, пожалуй, самый состоятельный город индийского субконтинента, культурный центр взыскательной элиты, ориентированной на персидскую культуру, но в 1857 году он буквально за одну ночь, на глазах у британцев превратился в источник мятежа и свирепого бунта. Восхищение древней исламской Индией моментально растаяло. В ходе Великого восстания британский гарнизон в Лакхнау находился в осаде в течение ста сорока дней. То, что это стало возможно, объяснялось особенностями устройства старого города с его извилистыми улочками. После 1857 года из соображений безопасности старый город перестроили. В то же время были улучшены санитарно-гигиенические условия: болезни потребовали от европейцев больше жертв, чем собственно военные действия. В течение двух десятилетий, вплоть до 1877 года, город перестраивался. Многие другие значительные города доколониального периода, ставшие полями сражений во время восстаний, также подверглись похожим изменениям. К их числу относились Агра, Мератх, Джханси. Большая часть районов старого города была снесена, их значение целенаправленно принижено. Одна из важнейших мусульманских святынь в Лакхнау – мавзолей почитаемого народом наваба – был превращен в казарму: британские солдаты ходили по ней в сапогах, пили там алкоголь и ели свинину. Большая пятничная мечеть, служившая до того момента религиозным центром города, была закрыта и предана упадку. Это стало серьезным вмешательством в социальное пространство города. С тех пор верующим оставались только небольшие мечети в разных районах города. Через город проложили новые улицы, которые могли служить и для военных целей. Старые извилистые улочки и переулки исчезли. Памятники индийской традиции превратились в глазах британцев в объекты для городской реконструкции, связанной с военными нуждами[1188]. Лакхнау был радикально лишен своей экзотики.
Представления об идеальных городах и представления об архитектурных стилях по-разному воздействовали друг на друга. Архитектурный стиль и его элементы легко поддавались копированию, создать копию городского ансамбля как целого было уже труднее, а в случае специфического культурного «духа» города – практически невозможно. В XIX веке решения градостроителей колебались от выбора эклектицизма до поиска культурной идентичности. Причем не только в Европе. В японском городе Осака архитекторы Ногучи Магоичи и Хидака Ютака впервые реализовывали постройки в стиле европейского «ар нуво» (art nouveau) и ввели дизайн нового толка. Заново выстроенный город Иокогама стал собранием самых разных архитектурных влияний, в нем присутствовали и купола, и колоннады, и заостренные готические и полуциркульные мавританские арки[1189]. Другая неколонизированная страна, Сиам, в начале XX века с чувством собственного достоинства прилагала усилия по созданию «национального» тайского стиля. Он должен был выражать созидательную волю растущей нации и потому создавался на основе существующих архитектурных элементов[1190].
Возвращаясь к Европе, следует отметить, что с середины XVIII века и примерно до 1805 года она переживала вторую волну пристрастия к экзотической архитектуре. С небольшим запозданием это пристрастие затронуло и Северную Америку, став для нее, таким образом, первой волной экзотизма. В это время в приморском курортном городе Брайтоне возник так называемый Королевский павильон с «индийскими» куполами и минаретами, а неподалеку от него были выстроены прекрасные конюшни для чистокровных лошадей принца Уэльского – это помещение в восточном стиле сегодня используется как концертный зал[1191]. Американский предприниматель в сфере шоу-бизнеса Финеас Тейлор Барнум предпринял попытку превзойти брайтонский павильон и возвел трехэтажное фантазийное здание «Иранистана» в «стиле Моголов». Эта изящная конструкция, строительство которой было завершено в 1848 году, через девять лет стала жертвой пожара. Иным «виллам в восточном стиле», построенным
