я сообщила Биллу Андерсону о своем положительном решении, мы с подругой устроили легкий ланч, и она возбужденно строила планы насчет нашего отъезда. Мне пришлось даже настоять, чтобы она пошла к себе в комнату и прилегла отдохнуть — таковы были указания врача. Примерно в три часа дня я, как обычно, заглянула к ней, чтобы убедиться, все ли у нее в порядке. Но обнаружила ее сидящей на краю кровати: в страшных мучениях Маргарет прижимала руки к груди. Я тут же бросилась к телефону и вызвала врача. Я уже знала по предыдущим случаям, что нужно делать, чтобы ей помочь, пока он не приехал.
Врач по приезде около часа делал нужные манипуляции, а я сидела в соседней комнате и молилась. Когда он позвал меня, оказалось, что на этот раз ей обязательно нужно лечь в больницу, где в любой момент окажут неотложную помощь. Я запаниковала и не знала, как лучше поступить. «Может быть, на этот раз, — пробормотала тут Маргарет, — мне в самом деле лучше на несколько дней лечь в больницу». Обычно она упрямо настаивала на своем, сопротивлялась изо всех сил. Эта неожиданная покорность была так непохожа на нее: видимо, она действительно чувствовала себя совсем плохо. По дороге в больницу «Санта-Роза», в машине скорой помощи, Маргарет храбро пыталась рационально объяснить мне, в чем дело:
— Это ведь важно, это как раз хорошо. Мне нужно как следует подлечиться и отдохнуть перед нашей поездкой в Лондон. У меня на лице было написано такое беспокойство, что она серьезным тоном заявила:
— Полька, да перестань ты так переживать. Поверь, у меня ничего не болит. Это все просто из-за небольшого приступа. Мы приехали в больницу в половине пятого, и там уже было все приготовлено для нее.
Я осталась с нею в палате до семи, потом она сказала из своей кислородной палатки:
— Полита, я хочу, чтобы ты поехала домой и взяла кое-что из вещей, которые Кармен забыла мне положить.
— Я не хочу уезжать.
— А ты сразу возвращайся. Мне удобнее, если все, что нужно, будет у меня под руками.
Голос ее звучал совершенно нормально, непринужденно.
— Во-первых, привези мне четки. Потом, парочку теплых ночных кофточек. Та, что у меня с собой, слишком уж тонкая. Еще пару бутылок минеральной воды. Здешнюю воду из-под крана я терпеть не могу.
Когда я двинулась к двери, она остановила меня жестом:
— Позвони еще Пет, на ранчо. Скажи, что волноваться нечего, я в больнице всего на несколько дней, чтобы прийти в себя. Не хочу, чтобы она мчалась сюда сломя голову прямо сегодня. — Тут ее тон смягчился. — А сама пойди поешь где-нибудь. У тебя ведь после ланча во рту ни крошки не было, а птичке нужно что-нибудь поклевать.
Я позвонила Пет, передала ей в точности слова Маргарет.
Я так сильно желала, чтобы все было именно так, как она это представила, что и сама было уверилась в этом. Я схватила какой-то сэндвич и положила в пакет все, что она просила.
Около восьми вечера я уже вернулась в больницу, отсутствовав всего около часа.
В палате у Маргарет были врач и медсестра. Я лишь взглянула на них… и все поняла, прежде чем они хоть что-то сказали. Врач пробормотал:
— Она умерла всего несколько минут назад.
— Нет! — закричала я. — Нет!
Комната поплыла у меня перед глазами, и свет в них потух: я упала без сознания. Даже не знаю, сколько времени они возились со мною, прежде чем привели в чувство. Я не могла поверить в то, что случилось. Ну конечно, мне приснился кошмар, но теперь-то я проснулась! Вот и всё. Я бросилась к ней в полной истерике, стала трясти ее тело, пытаясь вернуть его к жизни. «Будь живой, — умоляла я ее, — ну пожалуйста, живи!» Вскоре приехала Пет. Она слишком хорошо знала свою тетку, чтобы поверить, будто она могла согласиться лечь в больницу просто так, чтобы «отдохнуть» и «прийти в себя». Когда она, рыдая, пала на колени у постели, ее горе, казалось, как в зеркале, отразило все мои чувства.
Я посмотрела на врача в надежде, что он скажет: «Все это неправда, ничего этого нет на самом деле». Я крикнула ему: «Скажите же: это только кошмар. Я вот сейчас встану, и пусть все будет как прежде». Но тут я увидела, как позади него в дверях показались санитары с носилками, они пришли, чтобы вынести тело из палаты. Это был худший момент, так как стало ясно: все, это конец. Она уже не здесь, она никогда не вернется в этот мир.
Меня увезли домой в сопровождении медсестры, дали снотворное, но оно не подействовало, и я всю ночь, всю долгую мучительную ночь провела без сна. Наутро Пет и другие члены семьи взяли на себя организацию похорон. Хотя они только что потеряли близкую родственницу, всех тревожило мое состояние. Я хотела сделать лишь одно: попросила разрешения выбрать одежду, в какой ее похоронят, чтобы Маргарет похоронили в ее любимом платье.
Я смогла дойти до ее спальни, потому что меня поддерживала медсестра. Там все было в таком же виде, как когда Маргарет уезжала из дома (там до сегодняшнего дня все так и осталось). Я не смогла найти сил, чтобы что-то изменить, даже сегодня не способна войти туда, не ощутив новый прилив горя, такого сильного и ужасного, как будто все случилось вчера…
После освящения участка семьи Вест на епископальном кладбище меня навестил епископ Стивен Ливен из церкви Милосердной Богоматери. Он был нам с Маргарет не только исповедником и духовным наставником, но и близким другом. Все наши друзья были очень добры ко мне. Они то и дело приходили в гости, чтобы справиться обо мне, попытаться как-либо облегчить мои душевные муки. Прошло две недели, но постоянное лечение, которое предпринимал врач, не помогало мне вернуться в прежнее состояние. Меня терзали ужасные страдания, я кричала во сне. Теперь я осталась совершенно одна на всем белом свете.
И тут начали приходить телеграммы из Голливуда, мне стали звонить, справлялись, когда мне удобно приехать на встречу со сценаристом, продюсером и режиссером фильма «Лунные пряхи». Неужели им было непонятно, что мне лучше бы отправиться не на их студию, а в какую-нибудь лечебницу? И вообще: я согласилась сниматься в этом фильме только из-за Маргарет, которой так понравилась эта идея. Как же мне теперь сниматься, если больше не будет ее поддержки? У меня нет ни сил, ни желания появляться в
