сбоку к борту возле кабины, чтобы летчик мог опустить руку и развязать веревку; стрельбу из неподвижно закрепленного пулемета через винт, для чего на старых моделях на лопастях были с внутренней стороны металлические треугольные, острой гранью вверх, отсекатели, отбивавшие пули, из-за чего падала скорость аэроплана и приходилось часто ремонтировать, а на новых появились синхронизаторы, правда, не шибко надежные, поэтому защиту не убирали. У летчика-наблюдателя (лётнаба), как называли второго члена экипажа, сидевшего позади пилота, был ручной пулемет «льюис», или карабин, или маузер, позволявшие стрелять назад или вбок.
Первые два месяца летали мы часто, в день до трех раз, но не долго, минут по десять, потому что главным было научиться взлетать и, что важнее, садиться. Затем стали реже, но дольше, до получаса и с выполнением военных задач. Признаюсь честно, это было настолько интересно, что я на время отложил планы по дезертирству.
В авиашколе были сто пятьдесят восемь аэропланов разных типов: «фарманы» разных моделей (больше всего), «мораны», «ньюпоры», «вуазены» и один «с(икорский)-16». Само собой, мое сердце лежало к последнему. Я знал, что самолеты и вертолеты Сикорского будут самыми лучшими, надежными. Кстати, авиаконструктору всего двадцать семь лет. «С-16» был легким, маневренным бипланом с французским девятицилиндровым двигателем «рона» мощностью восемьдесят лошадиных сил, разгонявшем до ста сорока пяти километров в час с одним летчиком и ста двадцати пяти с двумя. Управлялся не рукояткой, а, как и в четырехмоторном бомбардировщике «Илья Муромец», литым алюминиевым штурвалом и бронзовыми педалями, и горизонтальное управление осуществлялось с помощью элеронов, а не гошированием, как на аэропланах других конструкторов. Слева от сидения пилота над капотом был установлен пулемет «виккерс» (упрощенный «максим»), а коробка с матерчатой лентой стояла у ног.
«Вуазены» и «с-16» предполагалось использовать на фронте в первую очередь в качестве истребителей. В школе имелось истребительное отделение, на которое зачислили и меня. Инструктором был подпоручик Арцеулов Константин Константинович, внук Айвазовского по матери, закончивший эту школу в прошлом году и успевший совершить более двухсот боевых вылетов, после чего возвращен сюда учить других. Ему двадцать пять лет, худощав, треугольное лицо сужается к выпирающему подбородку, оттопыренные уши, усы по ширине губ. В общении мягок и остроумен. До авиации успел повоевать в кавалерии и заслужить ордена Святой Анны четвертой степени и Святого Станислава с мечами третьей степени. Ко мне относился очень благожелательно. Как ни странно, для него важнее было то, что я ординарный профессор, а не мое воинское звание или боевой опыт и награды.
Мое присутствие принесло пользу авиашколе. В двигателях использовали касторовое масло со всеми вытекающими из всех отверстий последствиями. Я предложил начальнику школы наладить производство моторного масла из мазута.
— Да, не помешало бы. Сделайте нужные чертежи, прикиньте смету, и я напишу рапорт, чтобы выделили деньги, — согласился подполковник Стаматьев.
— Это будет слишком долго. Давайте напишем господину Анатре. Может, расщедрится? — предложил я. — Тем более, что ему самому нужно моторное масло. Я слышал, у него теперь свой завод по строительству аэропланов.
— Я был на нем. Огромный заводище! — восхищенно произнес Харлампий Федорович.
Богатый благотворитель откликнулся на нашу просьбу. По моим чертежам и после визита его инженеров на химический завод Бродского, где все еще работала такая установка, были изготовлены две новые меньшего размера по производству моторного масла. В придачу директор Шютц, несмотря на то, что немец, узнав, что этот продукт нужен для Севастопольской авиационной школы, в которой учусь я, прислал в дар три столитровых бочки, чего с лихвой хватило до того, как была привезена, собрана и запушена собственная на аэродроме.
Во время обучения я наладил переписку с женой, теперь уже напрямую, а не через редакцию «Одесских новостей». Как узнал, почта добиралась через нейтральную Румынию. На границе с Австро-Венгрией вагоны опечатывались и ехали так до границы со Швейцарией. Возили не только почту, но и важные товары для богатых, без которых им жизнь не мила. На всё про всё уходило недели две в одну сторону. При этом отправка подорожала почти в два раза.
Дочек назвали в честь тёть. Та, что на фотографии слева — Ирэн, а справа — Стефани. Вероник не знала, что при фотографировании лево и право меняются местами. Впрочем, это не имело значения, потому что девочки неразличимы. Обе уже ходят и говорят, доставляя маме и бабушке массу приятных хлопот. В Швейцарии тихо и спокойно. С деньгами проблем нет. Мои гонорары и номера газет со статьями получают исправно. Мной гордятся. Для присланных фотографий, на которых я в парадном кителе с наградами и в кожаном комбинезоне возле аэроплана, сделали рамочки из серебра. Мне сразу захотелось оказаться рядом со своими фотографиями, но не в серебряной рамочке.
159
После обучения в Севастопольской офицерской школе авиации я вернулся в Третий полевой авиационный отряд Восьмой армии, который двадцать девятого февраля переименовали в Восьмой армейский авиационный отряд, а первого июня — в Восьмой авиационный отряд Восьмого авиационного дивизиона. Теперь мы числились в инженерных войсках и должны были носить пуговицы с двумя скрещенными топорами, но никто этого не делал. Летному составу позволяли вольности в обмундировании. Многие, и я в том числе, носили форму того рода войск, из которого перешли в авиацию. Почти все отправлялись в полет в кожаных шлемах, куртках и штанах, а вместо сапог обувались в высокие ботинки со шнуровкой, похожие на те, которые будут называться берцами. Кто-то вместо фуражки предпочитал черную пилотку с серебряной кокардой в виде винта посередине и перпендикулярно крыльям.
Командовал дивизионом есаул Ткачев. Он обрадовался моему прилеты, а аэроплану «с-16» нет.
— Это что за чудо⁈ — пренебрежительно спросил есаул.
— Истребитель Сикорского. Того самого, который создал «Илью Муромца», — ответил я. — Махнул его на «моран-парасоль».
На самом деле махнул не я, а начальник школы подполковник Стаматьев, которому не нужен был «с-16» в единственном экземпляре. Аэропланы постоянно ломались, их каннибалили для ремонта однотипных. Я должен был получить в Одессе на авиационном заводе Анатры собранный там из французских комплектов моноплан «моран-парасоль», получивший вторую часть названия из-за того, что широкое крыло было над кабиной, закрывая ее сверху, как зонтик. Двигатели и тактико-технические данные у аэропланов были похожие, но Сикорский сделал, по моему мнению, более надежную и маневренную машину. Поскольку летать мне, согласился на обмен, отправившись на фронт на подержанном «с-16», а в Севастопольскую авиашколу перегнали новый «моран-парасоль».
— Летай, на чем хочешь! — махнул рукой командир дивизиона.
Согласно инструкции, спущенной сверху, каждому летчику полагалось проводить в воздухе не более трех
