на поклонение святыням и побывала в г. Тотьме, г. Устюге «у Прокопия Праведного», на р. Устье, в г. Шенкурске и Сии. Старухи, осведомив меня о ее знании и своенравном характере, безуспешно пытались пригласить ее ко мне; поэтому я отправился к ней сам, но без провожатых. Мне она сначала рассказала, а потом пропела старины: 1) «Ловля филина» и 2) «Роман и его дочь Настасья». Денег за пение она, как и Парасковья, не взяла.
197. Ловля филина
Да Матюша услыхал, / ко суседу побежал, —
Да ко соседу-ту к Петру / да ко Тарасовицю,
Колотилса под окном / да большим рошмако́м[421] да всё ша́бальником[422]:
«Уш ты стань-ко ты, Петруша, / пробудись-ко, мой сусед!
5. Ище що эко уцюдилосе, / що то удеялось?
Що за Кыркиной за лягой, / за Детковой за пожней, за Медвежьим наволоком,
Тут кошкой-то куня́рка<т>*, / собакой-то горьци́т*,
Пищит-верещит, / придикоиваё<т>* (так)».[423]
Собиралисе ребята / во едину во избу
10. Да садились вдруг / да по скаме́йкам в крук<г>.
Они сове́товали, / са́ми бесе́довали:
«Ище как же мы, ребята, / будём хилина ловить?»
Да Петруша ходит, слуша<т> — / не хилин ле седит;
А Матюша ходит, тюка<т> — / хоцё сосну рубить;
15. А Чика ходит, чика<т> — / хоцё хилина стрелет[ь].
Да стрелели хилина́ / да из большого ружья да из оленного.
Да попало хилину́ / по заду́ и по перу́.
Ище хилин трепеста́лса — / да Чика удриста́лса;
Хилин выше поднималса — / на со́сну, на суши́ну, на саму на верши́ну.
20.
Да сук не пригоди́лсе — / хилин на́ землю свали́лсе.
«Ище как же мы, ребята, / будём хилина делить?» —
«Да Петруши-то — полтуши, / Матюши — серы уши,
Ивану — ноги драны, / Борису — ноги ли[ы]сы!»
Да Петруша схватил хилина́ / да о́ землю хвоснул:
25. «Нащо его делить, / да как нельзя его варить?
Мы повесим хилиноцька / к Ушакову на гумёшку, на проежжу на дорошку;
Хто про́йдё и прое́дё, / тот и хилина споменёт:
28. “Топеря тебе, хилин, / не по соснам летать да не Ши́дмицей[424] пужать!”»
198. Роман и его дочь Настасья
Жыла была Настасья Романовна.
«Татенька, татенька! Где же моя маменька? куды она ушла?» —
«Да твоя-та маменька да в темны подгреба ушла!»
Да кидаласе Настасья Романовна,
5. Да кидаласе да во темны подгреба:
«Ище нету да моей матенки во темных подгребах!
Ище татенька, татенька! Где же моя маменька? куды она ушла?» —
«Да твоя-та, верно, маменька ко Божьей церкви ушла!»
Да кидаласе Настасья Романовна,
10. Да кидаласе Настасья да ко Божьей церкьви:
«Ище нету моей матёнки у Божьей церкьви!»
Она крест-от кладёт да по-писаному,
Да поклон-от отдаёт да по-уцёному.
Ище спрашивала Настасья у Божьей церкви:
15. «Ище где же моя маменька? Куды она ушла?»
Как пошла наша Настасья да от Божьей церкви, —
Тут бежи́т-спеши́т да два серы́х волка.
«Уш вы волки, вы волки, се́ры волки!
Вы куды́ бежите́, да вы куды́ спешите́?» —
20. «Мы бежим, мы спеши́м, да где Роман жону убил,
Где Роман жону убил да в цисто полё схоронил!»
Как пошла наша Настасья Романовна,
Как пошла она да слезно плакала:
«У́ш ты та́тенька, та́тенька! Не́ту мо́ей ма́тенки!
25. Ты мою-ту родну матён[к]у убил
да в цисто полё под ку́стик схорони́л!» —
«Не плаць-ко, не плаць, моя Настасья Романовна:
Я тибе куплю да всё кунью шубу!» —
Мне не надо, не надо кунья шуба, —
30. Мине надо родна да родна маменька!» —
«Ты не плаць-ко, не плаць, моя Настасья Романовна:
Я тибе возьму да [молоду][425] маменьку!» —
«Мне не надо, не надо молода матенка!
Мине надо-то, надо стара матенка:
35. Молода-та мати да тибе — мол[о]да жона,
36. Да мине молода-то жона — да ли́ха мачеха!»
Кушкопала
Ку́шкопала стоит на левом берегу р. Пинеги при впадении в нее реки Ю́лы, выше д. Ёркина на 5 верст, в стороне от тракта (тракт здесь на правом берегу); состоит она из нескольких околков, из которых один называется Э́дома и стоит на высоком месте, а остальные лежат ближе к реке и на наволоке.
Кокорина Крестина Егоровна
Крестина (Христина) Егоровна Кокорина — крестьянка д. Кушкопалы, околка Эдомы, 77 лет (как кажется, старообрядка). Родом она из д. Шардонемы, из семьи Мироновых. Она — тетка сказительницы в д. Шо́тогорке Матрены Скомороховой, от мужа коей я узнал о Крестине за 50 верст. Крестина с своими родными находится теперь в бедственном положении, так что даже ходит просить. Муж ее, глухой старик, ничего не делает; женатый сын ее с больными ногами также ничего не делает, а между тем у него есть несколько малых детей. Единственной опорой и надеждой семьи был внук Крестины, но его в этом году весной задавило бревно при скатывании бревен с берега в реку. Поэтому теперь семью поддерживают Крестина и ее невестка. Узнав, что за старины (по ее, «стихи») я плачу деньги, она охотно согласилась петь; хотя во время пения на нее напало раздумье, хорошо ли она делает, но я все-таки уговорил ее продолжать. Она пропела мне три старины: 1) «Голубиная книга», 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 3) «Мать князя Михайла губит его жену». Первую старину она выучила давно от какой-то старухи. Так как она пела хорошо, то я увидел, что ее последнюю старину о князе Михайле надо записывать длинным стихом, с перерывом по середине, в чем я прежде с другими сказительницами колебался, т. к. они (или зная плохо, или просто не желая) не повторяли некоторых полустихов, вследствие чего размер длинного стиха расстраивался. Она знает еще духовные стихи: 1) «Алексей, человек Божий», 2) «Вознесение
