Враги сошлись на поле битвы 19 июля 711 г. неподалеку от нынешнего Кадиса. И хотя последний король испанских вестготов показывал в бою чудеса храбрости, лишь некоторая часть его соплеменников последовала этому примеру; остальные равнодушно наблюдали за тем, как гибнет испанское войско. Небезосновательно полагают, что часть армии была подкуплена сыном Витицы Агиллом, ставшим королем вестготов с 711 по 714 г., а также его друзьями и родственниками, включая епископа Оппаса и некоего Сисберта. Как и следовало ожидать, вестготы были напрочь разгромлены. Сам Родерих не был найден после сражения, хотя все были уверены, что король погиб смертью храбрых. Впрочем, по другим слухам, король все же спасся с горсткой воинов[1031].
Вслед за этим, по совету ренегата комита Юлиана, арабы устремились к столице Вестготского королевства Толедо, и в скором времени этот город, а вслед за ним Кордова оказались в руках мусульман. После этих событий Вестготское королевство перестало существовать. Высшие чиновники государства в страхе ретировались в горы, где надеялись скрыться от арабов, а архиепископ Испании отправился в Рим под защиту папы. Более того, многие лица, ненавидевшие Родериха, предложили арабам свои услуги. Основная часть населения, романизированные испанцы, вообще равнодушно смотрели на то, как гибнут их недавние хозяева, на место которых пришли новые[1032].
Когда известие об этом дошло до Муссы, бывшего хозяина Тарика, тот велел прекратить преследование вестготского войска, но вольноотпущенник проявил характер, заняв остальные главные города Испании. Единственным местом, куда еще не доходили летучие отряды арабов, были Пиренеи. Получив известия об этих победах, жаждавший снискать лавры победителя Мусса сам явился в Испанию и продолжил завоевание страны. Возле Сарагосы арабские командиры встретились и после короткого штурма овладели городом. В скором времени вся Испания оказалась в их власти. В это же время другие арабские части дошли до границ Китая – VII век стал моментом их наивысшего могущества и торжества[1033].
Единственным лицом, сумевшим организовать сопротивление арабам, стал легендарный вестгот Пелайо (690—737). Знатный аристократ, он засел с остатками воинских подразделений в горах Астурии. Мусульмане двинули на подавление мятежа Пелайо громадную армию, и в местности Ковадога враги сошлись для битвы. Христиан было настолько мало, что епископ, присутствовавший в войске, спросил, как Пелайо думает устоять перед арабами. Тот ответил: «Христос – наша надежда, и в этих малых горах будет восстановлено благоденствие Испании, и войско народа готово». Действительно, атака арабов захлебнулась, готы перешли в контрнаступление и заставили врага отступить с большими потерями[1034].
Как загадочна история, как невообразима! Потерпев эту небольшую неудачу, арабы отступили, нисколько не предполагая, что горстка людей, которая сумела дать им отпор, числом не более 300 человек, укрывшись в непроходимых горах, в скором времени создаст новое христианское государство Астурию, подготовив почву для будущей реконкисты. Само собой разумеется, первым королем его стал Пелайо[1035].
А победителей ждал триумф: по приказу халифа Мусса вместе с Тариком, усмирив в 713 г. Севилью и осадив Мериду, явились во двор повелителя правоверных в Дамаск. Как говорят, караван с подарками составлял 113 повозок, помимо этого в дар халифу было передано 30 тысяч невольников. В это же время арабы начали экспансию в Индию, имея, однако, конечным пунктом Китай. По дороге в краткой, но победоносной кампании мусульмане захватили Самарканд и Бухару. Всего за 4 года, с 711 по 714 г., Халифат увеличил свою площадь на 600 тыс. кв. км, а число налогоплательщиков – на 1 млн человек. В 714 г. они захватили Дербент, подведя великолепный итог десятилетия своих побед[1036].
Но, казалось, императора Юстиниана II не волновали страшные поражения и арабские угрозы. Как указывалось выше, в это время он был занят вопросом признания Римом актов Трулльского Вселенского Собора. Пока шли переговоры с папой, император утолил очередную порцию жажды ярости, вспомнив, что в свое время его посланник Захарий был выкинут из Рима равеннской армией, проявившей непослушание императору. Кроме того, царь не хотел забыть, что среди заговорщиков и лиц, изуродовавших его лицо 10 лет тому назад, были представители Равенны, в частности некий нотарий Иоанникий, представитель старинного итальянского рода, проявивший недюжинные способности еще на службе у Равеннского экзарха и позднее переведенного в Константинополь. Он считался одним из наиболее доверенных лиц василевса, но также согласился участвовать в заговоре Леонтия[1037].
Так или иначе, но в 709 г. стратиг сицилийского войска Феодор получил приказ произвести экзекуцию Равенны. Форма, в которой произошло очередное злодеяние царя, поражает своим коварством. По сложившемуся обычаю, приезд высших сановников в Равенну, где квартировал царский экзарх, сопровождался организацией массового застолья, на которое приглашались видные граждане и местный епископ. Так было и на этот раз, но прежде чем гостей пустили к столу, их по двое приглашали к стратигу.
Однако вместо ожидаемых приветствий и утонченных разговоров там их заковывали в колодки и отправляли в трюм военного корабля, пришвартовавшегося рядом. Арестованные были доставлены в Константинополь, где всех казнили, а Равеннского епископа Феликса ослепили и сослали в далекое горное селение в Понте. Вошедшие в это время в Равенну сицилийские солдаты разграбили город, похитив в том числе церковные драгоценности.
Особым мучениям был подвергнут уже упоминавшийся выше нотарий Иоанникий. Юстиниан Ринотмет велел забить ему под ногти тростниковые гвозди и заставить что-либо написать, причем не чернилами, а собственной кровью. Превозмогая боль, Иоанникий написал прошение к Богу с просьбой избавить его от кровавого тирана, а потом швырнул свое послание царю в лицо с криком: «Получи, негодяй, и обожрись моей кровью! « («Accipe, iniquissime, et satia te sanquine meo!»). Взбешенный император приказал раздавить несчастного нотария меж двух мельничных жерновов[1038].
К стыду Рима, папа никак не отреагировал на эти зверства, публично (!) напомнив, что не так давно Равеннский епископ настаивал на своей автокефалии по отношению к Риму, и потому, стало быть, наказан Богом за непростительную дерзость. Точно так же римские источники стараются не упоминать о том, что Юстиниан Ринотмет подтвердил все привилегии апостолика, на которых тот настаивал, когда произошла его встреча с папой Константином[1039].
