Рядом с его загорелым телом она была такая сверкающе-белоснежная, что Спайдеру показалось, будто она может разбиться, как фарфоровая статуэтка. Он погладил ее грудь, она обвила его тонкими юными руками и притянула ближе, перекинув гладкое бедро через его бок так, что он оказался пленен.
— Не шевелись, полежи так немного. Я хочу ощутить тебя целиком, рядом со мной, чувствовать твое тело, — шептала она, и он застыл неподвижно, свирепый нежный зверь. Они лежали на боку, прижавшись друг к другу, их дыхания сливались, пульс бился в такт, а тела, прислушиваясь, ощущали, как страсть сгущается, словно туман над озером, и окутывает их клубящимся одеялом. Они задыхались, по-прежнему лежа неподвижно, сгорая от любопытства и желания. Он понял, что она больше всего на свете хочет этого простого действия, за которым нет возврата, и вошел в нее, сразу, спокойно. Она была холодна. Потом глубоко и удовлетворенно вздохнула, и холодность исчезла. Она крепко сжала его, и неодолимое желание продолжать движение куда-то ушло, такой жаркой и тугой была мечта. Но Вэлентайн томно качнула тазом и вытолкнула его. Их охватило желание, необузданное, как вспышка молнии, заполонившее душу и тело, желание познать друг друга, соединиться, слиться. В мартовских сумерках, переходящих в ночь, они изобретали друг для друга любовь, а потом лежали смиренно, как язычники, вдруг познавшие истинную веру, так велико было их изумление перед тайной: вместе они сотворили нечто, чего ни один из них раньше не ведал.
Вэлентайн долго спала в объятиях Спайдера, похожая на экзотический букет розовых, красных и белых цветов, влажных и ароматных, в беспорядке брошенных на постель, отдаваясь ему во сне так же доверчиво, как отдалась наяву. Спайдер тоже мог бы уснуть, но ему хотелось смотреть на нее, он верил и не верил. Это была та же Вэлентайн, та же, но и другая. Он полагал, что хорошо знает ее, но не подозревал, что существует иная Вэл, таящая за обжигающей оболочкой сокровищницу глубокой, чистой нежности. Мир был наполнен радостным удивлением. Кабинет превратился в свадебный зал. Сможет ли он когда-нибудь сидеть напротив нее за столом и разговаривать о делах, не вспоминая, какой была эта комната? Сможет ли смотреть на ее белый халат, не испытывая желания снять его с Вэл? Если нет, улыбнулся про себя Спайдер, придется по-другому обставить кабинет, а ей на работе носить что-то еще.
Проснувшись на руках у Спайдера, Вэлентайн поняла, что эта минута — самая счастливая в ее жизни. Ничто уже не будет прежним. Прошлое улетело на другую планету. Поиски родины закончились — у них со Спайдером собственное королевство.
— Я долго спала?
— Не знаю.
— Который час?
— Не знаю.
— Но телевизор… награды… мы, наверное, их прозевали.
— Наверное… Ну и что?
— Конечно, ничего, мой Эллиот. Между нами, у нас всего сотни две клиентов в зрительном зале и на сцене. Скажем каждой, что она выглядела грандиозно.
— Ты всю жизнь собираешься звать меня Эллиотом?
Вэлентайн поразмыслила.
— Ты ведь не настаиваешь на Спайдере, правда? Почему бы не Питер? В конце концов, это твое имя.
— Нет. Ради бога, не надо.
— Я могу звать тебя «дорогой» или… лучше я буду звать тебя «мореход». Что скажешь?
— Зови как хочешь, только зови меня.
— О, милый!.. — Они расточительно одаривали друг друга поцелуями, неловкость исчезла, вместе они росли и крепли, словно сильное дерево. Наконец Спайдер задал вопрос, который должен был прозвучать:
— Что ты собираешься делать с Хиллмэном?
— Завтра я ему все скажу. Он и сам догадается, как только меня увидит. Бедный Джош, но ведь я ему сказала только неопределенное «может быть»…
— Но… ты мне так говорила… я думал, все решено.
— Я тогда еще не решила, не до конца… Я не могла.
— Так что, мне ты сказала раньше, чем ему?
— Получается, что так, да?
— Интересно, почему?
— Понятия не имею. — Она смотрела на него с божественной щенячьей ненавистью.
Спайдер решил оставить свои предположения при себе. Некоторые вопросы лучше не задавать, особенно если ответ известен.
— Подумать только, — сказал он, откинув ее волосы назад и открыв очаровательное небольшое лицо, — как все удивятся.
— Кроме семи женщин. — Из огромных зеленых глаз Вэлентайн брызнуло озорство.
— Эй, погоди! — воскликнул Спайдер, в нем вновь ожили подозрения. — Кому ты еще говорила?
— Как я могла рассказывать то, о чем не знала? Я имею в виду твою мать и шестерых сестер. Они, по-моему, все поняли, как только меня увидели.
— Ох, глупенькая милая Вэл, тебе это только кажется. Они считают, что я неотразим для всех женщин.
— Что верно, то верно, мореход, ты неотразим.
* * *
Билли провела в гардеробной весь день, задумчиво прохаживаясь, отгоняя лезшие в голову мысли и неутомимо просматривая разнообразные костюмы рассеянным, но все замечающим взглядом. В своих скитаниях по гардеробной она проверила даже шестьдесят пустых сумочек и набрала двадцать три доллара двадцать центов разменной монетой. Она чувствовала себя слишком ранимой, чтобы покинуть убежище, словно сменила кожу, но внезапно, вздрогнув, поняла, что Вито, наверное, уже дома и одевается для вечера, а она все еще прячется. Она давно сняла платье от Мэри Макфадден, чтобы не помять его, и надела любимый старый домашний халат славных времен из темно-шафранового шелкового бархата на подкладке из ярко-розовой тафты с ярко-розовыми манжетами. Наконец сообразив, который час, она отперла дверь и прошла в ванную. Она словно попала в цветущий сад, наполненный запахом земли и ароматами нарциссов, гиацинтов и фиалок в горшках, стоящих по периметру ванной, перемежаясь десятками розовых кустов, доставленных сюда из парников главным садовником. Их ветки были покрыты бутонами. Через две недели, рассеянно подумала она, кусты будут в полном цвету. Она позвонила горничной и прошла в спальню, ища Вито. Его не было ни в его гардеробной, ни в огромной, отделанной зелено-белым мрамором ванной, ни в сауне. Наконец она нашла его в гостиной, выходящей в их покои, внутренней комнате, обтянутой присборенной тканью богатых коричневых и желтых тонов, на которую бросали черно-золотые отблески старинная корейская ширма и японские кашпо семнадцатого века. В них росли восемь дюжин полураспустившихся танжерских тюльпанов. Он вышел из гостиной в буфетную, чтобы достать из холодильника, где хранилось белое вино, шампанское, икра и печеночный пашет, бутылку «Шато Силверадо». Похоже было, что он собирается поднять тост за себя самого. С тяжелого серебряного подноса на черном лакированном португальском столике Билли взяла второй бокал и протянула ему, лицо ее было безмятежно, а глаза пытались скрыть какое-то сильное чувство.
— О, дорогой, я так рада, что ты дома! Я опаздываю, но поспешу. Как прошел обед с этим мелочным занудой?
