что-то другое, какую-то тяжесть. – Папа был. Он был монстром, – и этот вывод точно позволил понять, что именно Ноа чувствует: обыкновенную обиду, детскую зависть.
– Почему? – очень вовремя подтолкнул его вопросом Джек. Ответ был уже готов:
– Потому что… они просто пытались друг друга защитить. По-настоящему. Не так… не так, как папа защищал нас. Они… – да, и на самом деле, было неважно, даже если Хлоя действительно что-то планировала заранее. Хотя всё, что Ноа увидел тогда, говорило лишь о том, что единственное, что Харрис «незаконно» планировала – это подарок для его брата. Больного брата. Даже если он нормальный, как мальчик краем уха слышал от Джо, и видел потом в суде – он не мог ходить. Лукас не был здоров. Ему просто нужна была забота.
Стало вдруг как-то тошно от этих мыслей. Всё верно: Ноа пытался спасти отца от «злодеяний» брата и доктора. Но на самом деле всё было проще – он завидовал. Завидовал тому, как они были близки.
– Если бы папа любил меня, – сквозь болезненный комок в горле, – так… так, как мне хотелось… – на самом деле – так, как должен был бы любить обычный, нормальный отец. – Я бы… я бы всё это не сделал. Я не запер бы Лукаса и не полез бы к ним… – дёрнуло где-то в груди. Это была ложь: если бы отец его любил, наверное, ему ещё больше хотелось бы защитить его. Не значит ли это, что Ноа оказался бы там в любом случае? Неужели, у него совсем не было выбора? Или он просто… Да. Верно. – Всё было бы иначе, – вырвалось тоскливо, болезненно, – если бы я заслуживал его любви. Я… я должен был заслужить его любовь. Но всё, что я мог сделать, было недостаточно, – что-то капнуло на подушку, Ноа прищурился – и вдруг понял, как-то запоздало, что это были его горькие слёзы. Мальчик на секунду очнулся – он откровенничал с тем, кто помог Хлое разрушить его мир. Пытался найти смысл в его словах, открывал душу, зачем?..
А хотя… неважно. Ему было нужно рассказать это хоть кому-нибудь.
– Думаешь? – спросил Джек. – Почему? – Ноа вопросительно моргнул, упрямо утирая мокрую щёку. Гонзалес пояснил: – Ты только что назвал своего отца злодеем. Монстром. Ты действительно так думаешь?
– Да.
– И ты считаешь, что любовь монстра можно как-то заслужить?
– Но Лукас же как-то заслужил! – вырвалось у него. Завистливо и сокровенно. – Он его любил! Папа его любил! – звучало почти как обвинение.
– Но тогда он не был монстром? – Ноа замолчал. Стиснул зубы. Джек качнул головой, понизил голос: – Послушай. Подумай, что вероятнее: то, что ты, не выбирая, где и у кого родиться, должен был прикладывать невероятные усилия, чтобы тебя полюбил тот, кто так хлопотал о твоём рождении? Или то, что не любящий никого человек однажды впустил лучик света?
– Что?..
– Ты говоришь, Годфри любил твоего брата. Лукаса. Но он же пытал его. Он не остановился, когда Лукас встал у него на пути – нет, он его смёл, как танк. Так ли уж сильно тогда любил? Или до этого ему просто хотелось держать при себе свет, пока его это не обжигало? – Ноа нахмурился. Эти слова действительно имели смысл. И его хотелось обдумать, вникнуть, в него хотелось верить. Неужели, это могла бы быть правда? Неужели, он не был виноват в том, что его не любил тот, чьей любви ему хотелось больше всего на свете? Неужели братья могли бы…
– Подумай об этом, пока будем ехать домой, – сказал Гонзалес, потрепав его по плечу. Потом встал с места, подошёл к двери палаты. Ноа поднял на него взгляд, когда полицейский бросил ему на кровать куртку, дружелюбно улыбаясь.
– А Лукас… – и он несколько раз моргнул, стараясь скрыть слёзы, которые всё это время подступали, душили его. В горле вдруг стало «просторнее», свободнее, у него даже получилось сглотнуть. – Как… как думаешь, он меня простит?
Джек пару секунд смотрел на него, о чём-то думал. Потом тепло улыбнулся.
– Давай у него и спросим, – предложил он, касаясь ручки двери.
Ноа немедленно поднялся с места.
И вот теперь Лукас смотрел на него – напряжённо, недоверчиво.
– Мы приехали тебя навестить, – первым заговорил Гонзалес. Эосфор сглотнул, перевёл на него взгляд. – Ты не против?
– Я… – Лукас стиснул колёса инвалидного кресла. – Не ждал.
– Да, знаю, извини, что не позвонили. Так что мы ненадолго, как позволишь, – Джек на секунду прищурился, чутко уловил лёгкую дрожь Эосфора. Он не был готов ко встрече с младшим братом. Хлоя рассказывала лишь часть истории, упоминала, что у них были сложные отношения, и теперь уже Гонзалес точно знал причину – конечно, Лукас пережил настоящий ужас, когда Ноа его едва не утопил. Он имел право не верить необычно тихому и послушному мальчику.
Конечно, Джек не был психологом – но он старался быть неплохим человеком, и потому коротко кивнул Ноа:
– Слушай, совсем забыл. Хотел передать часть документов из участка. Можешь принести их сюда из машины? – и Гонзалес бросил мальчику ключи. Тот их поймал, на секунду замялся – и отступил назад, к лифту. Молча, опустив глаза. Похоже, тоже почувствовал напряжение своего брата.
Когда лифт коротким звонком сообщил, что отправился на нижний этаж, Эосфор судорожно выдохнул.
– Слушай, вам нужно поговорить, – сказал Джек. Лукас медленно покачал головой.
– Я не могу.
– Лукас, – Гонзалес подошёл ближе, когда кресло мягко скатилось вниз по пандусу, присел на корточки перед ним, удержал. Заглянул в глаза. – Вы должны поговорить. Нельзя сделать Ноа изгоем в остатках вашей семьи. Ему очень нужна семья.
– Я понимаю, – тихо сказал Эосфор. – Но это… – он облизнул губы, бросил быстрый взгляд на двери лифта. Брат не торопился возвращаться – видимо, давал время Джеку убедить его. – Это тяжело. Он…
– Он рассказал, что сделал с тобой. И от Хлои я кое-что слышал. Лукас, я понимаю, что это очень сложно. Но тебе стоит это сделать. Нельзя его бросить.
– Я знаю, то есть… Я же посоветовал Рэю взять над ними опеку. Это лучшее решение, максимально адекватное, я знаю, что нельзя бросить брата из-за моих… проблем с ним. Но… – он покачал головой, – я не могу просто взять и солгать ему, что всё забыл, Джек. Если ты этого от меня хочешь.
– Не этого.
– Я до сих пор боюсь один в ванной оставаться, – вырвалось у Эосфора. Гонзалес замолчал, повисла короткая пауза, – и… об этом даже Хлое не говорил. Я знаю, это кажется глупым, но я просто не могу, Джек, пожалуйста, не
