Его дачные дела вряд ли могут интересовать Сталина. Тогда зачем он ему понадобился? Интерес к его семейным отношениям? Это слишком мелко для главы государства.
В памяти всплыл министр МГБ Абакумов. Он подробно вспомнил разговор с ним в Германии. А что если он проинформировал Сталина об Андрее Белозерове и его заступнике Рокоссовском? Во время войны люди стали смелее, раскованнее, и гебисты вновь начали закручивать гайки.
Маршал прошелся над самым обрывом и присел на скамейку. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, обещая теплый и светлый день. Оно заливало золотым блеском зеркальную гладь моря, стоявшие на рейде пассажирские пароходы и множество рыбацких шлюпок, похожих издалека на плавающих уток. Внизу, у самого берега, плескалось в воде, отливавшей изумрудом, множество отдыхающих. Слева, над вершиной белого дворца, неподвижно висело белое облако.
Мысль о всемогуществе МГБ вызвала глубокое чувство тревоги. Он знал, что уже после войны оказался в тюрьме бывший член Военного Совета фронта К. Ф. Телегин, с которым он не разлучался от Сталинграда до Варшавы. Командир кавалерийского корпуса В. В. Крюков, мужественно воевавший в составе его фронта, тоже арестован вместе со своей женой Руслановой. Говорят, что они замешаны в каких-то барахольных делах. Может, и правда, они в чем-то виноваты? Неужели тогда, когда он пытался разыскать в Берлине Телегина, чтобы поздравить его с Победой, он и впрямь занимался какими-то непотребными делами, выполняя поручение Жукова? Ходят же упорные слухи об этом, а, как известно, дыма без огня не бывает.
Теперь его пугали аресты, которые имели место: в Москве 23 апреля 1946 года под стражу был взят Главком ВВС маршал А. А. Новиков — главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза.
Он восстановил в памяти тот злополучный день 2 июня 1946 года, когда состоялось заседание Высшего Военного совета, в котором он тоже принимал участие. Оно так поразило его воображение, что он несколько дней не мог прийти в себя. Он несколько раз восстанавливал в памяти весь ход того Совета и помнил его до мельчайших подробностей.
Заседание было экстренным, и о повестке дня не было сказано ни слова. Как человека, многое испытавшего в жизни, его охватило тогда мрачное предчувствие, что над кем-то из присутствующих навис дамоклов меч.
В небольшой комнатушке всего лишь с одним окном, где собрались военные, было светло от маршальских звезд на погонах и от многочисленных орденов. Никто почему-то не хотел высказываться по поводу предстоящего совета, хотя чувствовалось по поведению каждого, что таинственная неизвестность сидела занозой под сердцем.
В назначенное время их пригласили в зал заседаний. Тихо, без излишней суеты, но с душевным трепетом все заняли свои места. В отдалении находился стол секретаря Совета. Его занял генерал Штеменко.
Вскоре вошли Маленков, Молотов, Каганович и другие члены Политбюро.
Через несколько минут, в довоенном френче, с видавшей виды папкой, с хмурым, потемневшим лицом появился Сталин. Все участники заседания, как подсолнухи на свет, повернули в его сторону головы. Ему, Рокоссовскому, показалось, что этот Сталин был очень похож на того, каким он видел его в 37-м году в Кремлевском дворце. Разница лишь заключалась в том, что этот был старше и с более злобным лицом.
Сталин медленно подошел к Штеменко, повернулся, окинул взглядом военных. Как ему показалось, он дольше всех задержал взгляд на Жукове.
Сталин молча положил папку на стол и с грузинским акцентом произнес:
— Товарищ Штеменко, прочитайте эти документы.
Его ошарашило то, что читал генерал, необычность этих документов, их сходство с тем, что он встречал на допросах и суде. Он запомнил их почти слово в слово.
Новиков признавался, что залез в грязь преступлений, лично присваивал фронтовое имущество. Он возомнил себя большим человеком, которого знают не только у нас, но и во всем мире. В разговоре со своей женой называл себя выдающейся личностью. В своем заявлении он каялся, что допускал вражеские выпады против Сталина.
Новиков сообщал, что он был связан с Жуковым и вел с ним вредные разговоры в период войны и до последнего времени. Он призывал положить конец карьере Жукова, ибо это может привести к пагубным последствиям.
Новиков характеризовал Жукова как человека самовлюбленного и властолюбивого, не терпящего возражений, любящего славу, почет и угодничество. Вместо того чтобы сплачивать командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, он пытается умалить его роль в войне и в то же время выпячивает свою роль, заявляя, что все военные операции разработаны им лично.
Далее Штеменко читал о том, что Жуков считает, что его недооценивает Сталин и, если бы не он, не было бы ни Сталинграда, ни Ленинграда, ни Курска, ни других побед.
Как же ему, Рокоссовскому, все это было знакомо. Он помнил зловещую тишину, повисшую в зале после того, как Штеменко закончил читать.
После продолжительного молчания Сталин предложил присутствующим высказаться по поводу услышанного.
Первым говорил о виновности Жукова Маленков, дважды держал слово Молотов и оба раза приводил факты, говорившие о бонапартистских замашках Жукова.
И если бы не военные, неизвестно, уехал бы Жуков командовать Одесским военным округом или же подался бы к Крюкову в Тайшет. Была критика в выступлениях Конева, Соколовского, Рыбалко, Василевского и других. Отметил грубость и властолюбие, которыми обладал Жуков, и он, Рокоссовский. Но все маршалы не допускали и мысли, что Жуков способен на предательство и забвение интересов Родины. Они в один голос поддержали своего товарища. Единственный, кто пытался опозорить маршала, был генерал Ф. И. Голиков.
Рокоссовский так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как время приближалось к 11 часам. Он быстро поднялся, подошел к санаторию, сел в машину и уехал.
Он не обращал внимания на визг шин на крутых поворотах, на скрип тормозов. Его занимала одна мысль: видимо, не зря он вспомнил Абакумова и неспроста пришло на память заседание Высшего Военного Совета. С такими тревожными мыслями он подъезжал к даче Сталина, расположенной в живописном ущелье недалеко от берега моря.
У входа в санаторий Рокоссовского встретил Поскребышев. Почтительно поздоровавшись, он провел его через проходную и любезно проговорил:
— Поворачивайте направо и идите по дорожке, Иосиф Виссарионович вас ждет.
А между тем навстречу Рокоссовскому, в светлом полувоенном костюме, поседевший, еще больше осунувшийся, с букетом красных роз в руке шел Сталин.
Рокоссовский, справившись с волнением, ускорил шаги.
После коротких приветствий Сталин протянул маршалу букет:
— Мне кто-то из военных говорил, кажется Воронов, что вы обожаете розы?
— Так точно, товарищ Сталин, за мной водится такая слабость, — покраснев, произнес Рокоссовский. — Большое спасибо. — Драматические предчувствия в его душе моментально исчезли. Он заметил, что всемогущий вождь с болезненным лицом и смеющимися глазами настроен к нему доброжелательно. Когда Сталин дарил розы, Рокоссовский заметил на его руке две капли крови. Видимо, хозяин срезал розы сам. Он тут же смахнул кровь носовым платком, взглянул на маршала и кивнул в сторону беседки:
