тела на полированный пол вытекла тоненькая плоская струйка крови. Тревога усиливалась. Юсупов оглянулся, почувствовал, как его обдало холодом, – опять показалось, что в доме есть кто-то и этот «кто-то» находится сейчас в подвале. Но в подвале никого не было, только Юсупов и убитый Распутин.
Все последующие поступки князя были бесконтрольными, словно бы кто-то неведомый двигал его руками и ногами, – впрочем, в этом Юсупов разобрался много позже, а сейчас он не задавался никакими вопросами, в голове, кроме звонкой секущей тревоги, ничего не было, он действовал почти машинально: зачем-то схватил Распутина за обе руки и сильно встряхнул. Голова «старца» безвольно и тяжело, словно кочан капусты, качнулась в сторону, ударилась о пол с глухим стуком, тело было безжизненным, грузным, несмотря на внешнюю легкость. «Мертв», – с облегчением отметил Юсупов.
Он собрался было уходить, шагнул уже к стене, чтобы выключить свет, как неожиданно заметил, что лицо мертвого Распутина задрожало – одна щека дернулась, напряглась, потом обвисла, затем снова дернулась. Юсупов почувствовал, как его тело обволок холодный ужас, оно сделалось ватным, чужим, в горле что-то булькнуло, застыло, щека у него так же, как у Распутина, конвульсивно дернулась, словно бы и Распутина, и Юсупова щекотал один и тот же человек, потягивал за одну и ту же ниточку.
– Ё-ё-ёх! – наконец выдавился из горла Юсупова смятый, ни на что не похожий, расплющенный ужасом звук.
Лицо Распутина задергалось сильнее, будто неведомая сила разогревала тело изнутри, рука сдвинулась со лба, левый глаз приоткрылся на мгновение, но веко не выдержало собственной тяжести, и глаз закрылся снова. Задергалось веко правого глаза – мелко, противно, вызвав у Юсупова ужас гораздо больше прежнего, в узком разъеме век мелькнул красный белок. Пока правый глаз дергался, левый открылся совсем, обнажив зеленоватый сатанинский зрачок, со злобой и насмешкой, в упор смотревший на Юсупова.
– Ё-ё-ёх! – вновь вылетел из глотки незнакомый хриплый звук, раздавленный ужасом. Юсупов хотел отступить от тела, ринуться по лестнице наверх, к Пуришкевичу, ведь у Пуришкевича при себе пистолет, из которого можно отстреляться, отбиться от ожившего сатаны, но ноги не слушались князя, он, застывший, онемевший, продолжал стоять на прежнем месте.
Тем временем у Распутина открылся правый глаз, «старец» теперь в упор, хищно, обоими глазами, хитро и зло рассматривал князя – он одержал победу, восстал из мертвых, ожил. Юсупов понимал, что надо бежать, он ничего не сможет сделать, если сейчас этот сатана поднимется на ноги, – у него даже оружия нет, револьвер, из которого он стрелял, вернул великому князю, – но бежать Юсупов не мог. Он был скован. Будто бы опутан прочными, которые невозможно разорвать, веревками.
– Ё-ё-ёх! – опять зажато всхлипнул, выдавил из себя мятый звук Юсупов.
На лице Распутина возникла торжествующая улыбка, он неожиданно произнес громко и внятно:
– А ведь завтра, Феликс, ты будешь повешен!
Юсупов продолжал как вкопанный стоять на месте – его словно бы заколдовали, внутри все замерзло, обратилось в камень. Распутин так же продолжал, не мигая, смотреть на Юсупова. Из опрокинутых глаз его двумя струйками вытекал зеленоватый колдовской свет. Юсупов даже не двинулся, когда Распутин зашевелился, намереваясь встать, изо рта «старца» повалила розовая, в крупных пузырях, пена, в следующий миг Распутин напрягся и неожиданно пружинисто вскочил на ноги.
Пошатнулся, но устоял и резко, с силой выбросил вперед обе руки.
– Феликс! – Распутин отплюнулся пеной, Юсупов увидел гнилые, испачканные кровью зубы «старца», скрюченные, с грязными ногтями пальцы. Руки Распутина промелькнули у князя перед самым лицом, в воздухе что-то громко щелкнуло, словно бы сошлись в одну щепоть, задев друг о друга, стальные медвежьи когти. Окровененные зубы, пена, плотно лезшая изо рта, и этот вот страшный железный щелчок отрезвили Юсупова.
Он вскрикнул, отшатнулся от «старца». Но было поздно: воскресший Распутин взмахнул руками во второй раз и вцепился судорожно сведенными пальцами в Юсупова.
– Феликс! – вновь страшно прохрипел Распутин, сплюнул на пол кровавую пену. – Завтра ты будешь повешен!
«Старец» с силой рванул к себе Юсупова, князь почувствовал, как у него клацнули зубы, мозг оглушил удар. Удар Распутина будто бы обладал электрической силой, он пришелся не в какую-то определенную точку, не в одно место, он поразил сразу все тело, внутри все заныло, засочилось болью, сердце тоскливо сжалось.
– Ё-ё-ёх! – вновь вскрикнул Юсупов, пробуя вырваться из цепких рук «старца», но куда там – Распутин впился в него намертво.
– Феликс… – хрипло пробормотал «старец», изо рта его выбрызнула кровь, протекла в бороду. – Феликс!
Ненависть в глазах Распутина сделалась слепящей, страшной, зрачков не стало, словно бы глаза его стали слепыми и ничего теперь не видели, но «старец» видел все.
– Феликс!..
Он начал повторять имя Юсупова беспрестанно, на одном дыхании, с одной частотой, с одним только выражением – страха и ненависти, «старец» тянулся пальцами к горлу Юсупова, а тот, отчаянно сипя, словно в груди, в легких, ему пробили дырку, сопротивлялся из последних сил, увертывался, пятился от Распутина к выходу, к близкой и такой желанной двери, вскрикивал что-то невнятное, хотя ему надо было кричать в полный голос, чтобы привлечь внимание Пуришкевича.
Тот, если бы услышал крик князя, мигом скатился бы по лестнице в подвал и одним выстрелом бы вышиб Распутину мозги из своего «соважа», но в Юсупове словно бы что-то закоротило, произошло замыкание, он по-прежнему не владел собой.
– Феликс! Феликс!.. – продолжал хрипеть Распутин.
В этом продырявленном, отравленном, измочаленным непутевой жизнью теле было столько силы, что одолеть «старца» сейчас могли только дюжие мужики, три или четыре человека, накинувшись на него разом. Юсупов же был изящен телом, не имел ни накачанных мышц, ни борцовской хватки, кости у него были хрупкие, благородные, не то что у Распутина, – у того, несмотря на худобу и жилистость, кости были крупные, в расчете на тяжелое громоздкое тело.
«Старец» продолжал тянуться к горлу побледневшего, посеченного смертным ужасом Юсупова, хрипел, плевался кровью и пеной, а Юсупов вырывался от него – пробовал вырваться, но это никак ему не удавалось, и он тоже хрипел и тоже готов был плеваться кровью.
– Феликс! Феликс!..
Кажется, у Юсупова не было ни одного шанса вырваться из рук «старца», слишком прочно тот вцепился в него, но смертный ужас, наверное, добавил Юсупову сил, он рванулся вниз, к полу, потом повалился вбок, выкручиваясь из рук Распутина, дернулся всем телом – тот торжествующе захохотал, поняв, что Феликс не сможет одолеть его, – затем Юсупов нырнул в другую сторону, саданул несколько раз одной, освободившейся в результате маневра рукой Распутина в живот – тычки были мелкими, острыми, они выбили из Распутина хрип. Юсупов вскрикнул, развернулся под «старцем» и с жесткой, обжегшей горло кипятком радостью обнаружил, что Распутин ослабил свою хватку.
– Феликс! – вновь в беспамятном хрипе произнес Распутин, внутри у него что-то забулькало, он зарычал –
