и приохотила к себе других народов с другим родом жизни, называемых народами бродячими.
Природа разостлала по земле тундру и посеяла на ней лишаи и мох не с тем, чтобы вконец обездолить эту огромную часть нашей земли, но в то же время она, как прозорливая и заботливая мать, поспешила приурочить к такой скудной растительности целый отдел живых существ. С ними кажущаяся пустота тундры перестает быть таковой на самом деле. Мох, в обилии выстилающий тундру, полюбился оленям и стал для них единственной и лакомой пищей. Зимой, когда мох на тундре покрыт толстым пластом снега и им, и под ним спасен от губительной силы морозов, олень не умирает с голода и жажды. Жажду утоляет он теми же хлопьями пушистого снега, а голод тем же мхом, для добычи которого природа наградила оленя чутьем и копытом. Нанюхивая через толстый пласт снега те места, где много народилось мху, олень передними копытцами разбивает наст и, разрывая снег, никогда в расчетах не ошибается: сыт во всю зиму. Летом, когда тундра обильно покрыта множеством крупных и сочных ягод, каковы: морошка, вороница, клюква и брусника, прилетают из теплых стран стаи птиц с вкусным мясом, как гуси и утки, и невкусным, как гагара, чайки и гага. Те и другие кладут в здешних местах яйца и линяют. Моря кишат сальным зверем, реки и озера — рыбой, и звери и рыба находят себе пищу в растениях, растущих на дне морей и рек и называемых водорослями. И олени, и птица, и рыба — вот все то, что привлекает к себе и царя всей вселенной — человека. Рогатые и пушистые жители тундры, чешуйчатые обитатели вод и пернатые жильцы воздуха успокаивают и обеспечивают все главные потребности человека: утоляют голод, одевают тело и даже удовлетворяют жажде корысти. И человек с оленем для рыбы, птицы и зверей (морских и земных) вышел на тундру и оживил ее своим присутствием. Зимой и летом он не покидает ее и здесь такой же усидчивый жилец, как и в других более счастливых местах. И если кочевник северных пустынь не сумел победить и покорить себе природу (что делают другие люди во всех других местах), зато он также любит ее (едва ли даже не больше других народов) и неохотно покидает тундру, считая ее дорогой и милой родиной. Пусть она дает ему мало радостей, пусть живут на свете хорошие страны: он их не изведал и о них не слыхал. Об иных радостях, кроме тех, которые дает ему жизнь на тундре, он и не воображает, а потому и не думает, и не желает их. У дикаря есть олень и тундра, воздух, пища и кровь в жилах — вот и все.
Но не было бы оленя, не водилась бы рыба и птица, — само собой, дикари не жили бы здесь и тундра была бы в самом деле необитаемой пустыней и страшной землей. Верно и очевидно, однако ж, то, что человек — властелин и царь земли повсюду здесь, на тундре, влачит свою жизнь, подчиняя ее диким оленям, и справедливо называется пасынком природы. Таковы все обитатели тундр: лопари или лапландцы, самоеды, остяки, юкагиры, коряки, чукчи, эскимосы и алеуты. Большая часть этих народов финского племени. Платят подать русскому дарю и все языческой веры, — все верят шаманам. Наше дело теперь рассказать об них по очереди, начиная с западных — русских — и кончая восточными и самыми дальними — сибирскими.
ЛОПАРИ
Лопь — сыроядцы.
Старинное прозвище
Чудь — белоглазая.
Нынешнее присловье
Приземистый, смуглый, долгорукий лопарь одевается всегда в мешок с рукавами и рукавицами, сшитый из оленьей шкуры, который зовется печок и носится шерстью наверх.
Толстая голова лопаря, посаженная на короткую шею и обросшая копной черных жестких волос, от холода прикрывается колпаком из той же оленьей шкуры и тоже шерстью кверху (богатые надевают шапку с длинными ушами из шкуры росомахи). Под печоком у него еще такая же шкура вместо рубахи, но шерстью обращенная к телу. Из шкуры и оленьих ног, или камуса, сделаны его сапоги, или яры, пришитые к меховой рубахе. Как русский без креста, самоед без трубки, так лопарь без ножа никуда не ходит: привешивает он его к ременной подпояске, к которой привык с примера русских. Лопарь в одежде хлопочет только о тепле на зиму — и не замерзает в ней в сильнейшие морозы. Он настолько ловок в своем неуклюжем мешке, что привычка его дивит и возбуждает зависть в непривычных. Лопарки, как и все женщины белого света, заботятся еще о щегольстве: пришивают на печок там, где глаз и рука укажет, разноцветные суконные лоскутки и любят щегольнуть крестом, который выпускают поверх одежды на цепочках (нередко серебряных). И в то время, когда мужчины своим печоком соблазнили русских и передали его на плечи тех из поморов, которые поселились между ними, — лопарские бабы потянулись за русскими: носят летом сарафаны, на головах сороки из кумача с подзатыльниками, пронизанными бисером.
Бисером же они унизывают и свои яры (обувь). У девок на шее красные из бисера бусы в таком же ходу, как очень большие и тяжелые серьги, перстни и кольца на толстых мозолистых пальцах. Когда другой родич лопаря, самоед, сшивши себе оленью одежду, круглый год ее не снимает, — лопарь на два месяца летом меняет печок на длинную, до пят, юпу, сшитую из серого сукна, и надевает на голову валяный колпак двуличный: красный с одной стороны для праздничных дней и темного цвета с другой для будней. Лениво глядят из-под этого колпака узенькие красноватые глаза дикаря, и скуластое лицо, едва оттененное коротенькой бородой темно-русого цвета, сказывает в нем чужой, нерусский род-племя.
Изо всех обитателей тундры лопари охотнее других народов чудского племени поддаются на русский обычай и одни только они не верят шаманам. Скоро исполнятся триста лет, как лопари приняли христианство от преподобного Трифона Печенгского во времена царя Ивана Грозного. Крещены были сначала те, которые жили около Колы, а потом и терские лопари, живущие на севере терского берега Белого моря. В старину, бывало, они хаживали в Соловецкий монастырь и постригались в монахи и нынче строго соблюдают посты. Живя не рассеянно, а кучками в селениях своих или погостах, строят часовни и охотливо ходят на молитву, особенно когда два раза в год навещают их русские
