Мияки Тацудо
Слепой
Вы могли бы себе вообразить, что человек, покоривший космос, ослеп? А что если я родился таким на самом корабле в окружении далеких галактик? Что тогда? Если всю свою жизнь мне суждено бороздить его просторы в кромешной темноте. В той темноте, которую другие видят и олицетворяют эту звездную меху с тишиной. Для меня она стала полной тишиной. Не единожды мне удавалось, как мне казалось, почувствовать биение космоса. Я словно ступал по тонкой нити, раз в сторону и упал, но тут же меня что-то поднимало, и я опять оставался один на один всё с тем же ничем. Грустно. Эта темнота, быть может, в принципе живет внутри нас в понятии этой самой грусти, и рождается в одиночестве, и продолжает жить в радости, зная, что когда-нибудь она хоть ненадолго, но с той же уверенностью сможет навестить нас. Вот так космос. Человек всю жизнь стремится найти себе место получше, поприятнее для самого себя, где никогда этот порок его не настигнет. Постоянно забывает, что всегда есть он. Все привыкли, и я привык, нас всё устраивает. Мне кажется, что именно сейчас, в период таких размышлений я смотрю в иллюминатор корабля, хотя это не точно. Да, я тактильно нащупал его сквозные соединения, но мое лицо, оно понятия не имеет, где он. Космос… Да, технологии зашли далеко, я спокойно слушаю книги писателей прошлых лет, и что-то порой воображаю себе, будто бы я, а не их герои в собственной шкуре пронзаю мироздание своими выходками и делюсь этим с вами. Ну в принципе так и есть. Мы всю жизнь впитываем что-то из окружения и передаем, осмыслив, дальше. Законы, нарушения — все создаются в мире постоянно. А ты меняешься, космос? Молчи, я и так знаю твой ответ. Ты прекрасно позволяешь нам адаптироваться под тебя. Мы так ничтожны, если вдуматься, но не очень хочется зарываться во всё это. Глупость — это то, что мы вообразили сами. А он лишь молча подтвердил. Хорошо. Я улыбнулся. Нет, серьезно, может я уже всё? Сошел с ума. Как тут не сойдёшь? Кто-то из астронавтов нашего корабля прошёл мимо меня, и я отчетливо слышал, как он ругался с кем-то по связи. Когда бы он мог догадаться, что я отродясь ни с кем не ругался. Не знаю, как между собой, но все они со мной обращаются здесь с пониманием. И знаете, даже это состояние может со временем начать гложить вас. Возможно вы станете путать его с жалостью к вам. Эх, да пускай, я опять повернул лицо к мнимому мною иллюминатору и продолжил лицезреть мое вымышленное мироздание. А красиво у меня тут, в голове, что ещё скажешь. Если нет ничего.
Помнится, мы исследовали один из метеоритов, по словам наших учёных он был достаточно велик, настолько, что мы спокойно приземлились на его поверхность и даже имели какую-то тягу к нему. Именно тогда я уговорил свою команду выйти с ними. Изначально все были против, но отказать слепому не смог никто. Так я впервые шагнул на твёрдую поверхность, и шёл, шёл по ней в полной свободе, пока все занимались изучением и анализом, я гулял. Никто не следил за мной. Здесь ничего не было. Так сказали они. Но для меня это было совсем наоборот. Тут было всё. Весь космос в этот момент сосредоточился внутри одного меня, и я испытывал при этом небывалые эмоции. Что говорить, если бы вы на своей планете никогда не посещали парка, что рядом с вами, вот он — ваш космос, но вы всегда далеки от него, и вдруг вам дают разрешение прогуляться по его красотам. Деревья, цветы парка как небольшие камни под моими ногами сейчас, в тот момент, который навсегда для меня запомнится как «сейчас», я чувствую его. Я беру от него всю энергию, чтобы потом, вспоминая, жить дальше с осознанием, что я не один, со мной мой космос, ваш космос. До сих пор я помню, как чуть не оступился, но даже оно, то чувство ещё теплилось во мне. Я, так мне тогда казалось, стоял на краю кратера, мёртвого, слепого точно я кратера. Чем он был в былые времена, частью чего, словно я, лишенный нормального общества, он был обделён всем. Я медленно стал спускаться по его с годами ставшему довольно пологим склону, я перемещался, в надежде получить ещё более приятный опыт, я замер лишь тогда, когда стоял на довольно плоской по моим ощущениям поверхности. То-то же. Я слепой, но я в твоём центре. Ты умер, хоть и всю жизнь как живой висишь в пределах космоса. Как и я. Мы похожи. Я сел. Как бы мне тогда хотелось остаться с тобой навсегда. По моим ощущениям я достиг всего. О чём мечтают простые люди? О хорошей зарплате, о семье, о детях. Но я уверен, что никто из них никогда не размышляли о том, о чём мог подумать только я. Улыбнулся. Да-да, я точно помню, как я тогда улыбнулся, после чего меня со спины позвали назад. Они совершили задуманное, их не интересовало в метеорите то, что держало меня сейчас, не будь со мной этих людей, я так бы и сидел, пока не окаменел и не стал частью этого осколка. Я попрощался с ним, уже стоя возле нашего трапа: «Было приятно, космос, было приятно, что ты, так же как я, слепо и молча, выслушал меня и дал понять, что мы с тобой не одни. Нас таких много».
Возможно нам стоило бы остановиться на этом верно? Но так было бы не столь интересно. Я всё сижу у иллюминатора. До меня донеслись звуки топота ног, несколько человек пробежали быстро в сторону рубки. Вообще-то у нас редко бывает суматоха. Обычно всё тихо, размеренно. И если уж кто-то торопится, значит по важному делу. Я медленно поднялся и так же, не меняя темпа, поспешил за ними. Меня никто не заметил, когда я встал у открытой двери рубки. Они явно были чем-то увлечены. Я привык не иметь возможности им сопереживать. Мне не видно их. Я только слышу. Как оказалось, на нашем пути, словно булыжник на дороге, встала планета. Еë не было ни на одной из наших карт, хотя, пролетев по нашей галактике много лет, мы изучили её
