волюнтаризм. Оставь это интеллектуальное дерьмо экспертам для кропотливого анализа под микроскопом. Пусть нанюхаются им досыта. А у простого человека должны быть только простые нравственные критерии, говорил мне президент. И я тебе так говорю. Никак не иначе!
— Так они есть, сэр. — Я не стал указывать Джеймсу на его же противоречие. На меня не распространялись его слова: «Пусть относятся, как хотят». От меня он потребовал относиться без рассуждений, как он сам, разделить с ним и веру его, и все его заблуждения. И об ином не думать. Это очень обычно. То есть он захотел, чтобы я оказался простым и не рассуждал. В самый раз Джеймса такой я устроил бы. Вот какой ещё выискался молодец!..
— Тогда хорошо. Но о них давай потом. В следующий раз. Встретимся…
Джеймс выпил виски залпом. Хотел, было, ещё что-то сказать, но вновь только вяло взмахнул рукой в знак прощания, повернулся и с остатком виски в бутылке на три пальца над донышком и бокалом ушёл в свою комнату. Я неторопливо налил себе из другой бутылки тоже и выпил под лимонный кружок, съеденный вместе с кожурой.
— Ишь ты, мишень тебе нужна, — не удержался и вслух пробормотал я, поднимаясь со стула. Без покачивания прошёлся по гостиной и поочерёдно уменьшил до минимума свет в настенных бра. — Ещё и управляемая… Оскомину не набьешь? Изжога не замучает? — И продолжил размышлять: «А как меня учили: «Сама жизнь есть испытание. Тренируясь, ты должен испытывать и отшлифовывать сам себя, чтобы достойно встречать великий вызов жизни. Выйди за пределы жизни и смерти, и тогда ты сможешь пройти через все кризисы спокойно и безопасно».
«Нападающего — тяни, падающего — толкни», это правило из дзюдо. До — по-японски Путь, по-китайски — Дао. Я пришел в его начальную точку. Здесь, в этой бескрайней пустыне? Эта же точка и конечная, если верить философии Пути, разработанной великим Миямото Мусаси. Пусть в пустыне. Но пока не в Пустоте. Запутался я совсем, что ли?
Здесь у нас прислуги не было. Нетронутые бутылки со спиртным я вернул в бар. Потом снёс посуду в кухню, в моечной машине вымыл и составил на решетчатую полку в сушильный шкафчик. За работой негромким речитативом бормотал себе под нос припомнившуюся песенку из старого грузинского фильма «Не горюй!», просмотренного с Акико на Хоккайдо: «Однажды русский генерал вдоль по Кавказу проезжал и грузинскую он песню по-мингрельски напевал».
Что-то меня в ней зацепило. И всё никак не отпускает. Звучит в голове вновь и вновь. В ней услышалось определяющее время. Ход времени. Хоть я и нетрезв, чуть изменил слова, и возник у песни доступный моему пониманию смысл: «Однажды русский генерал вдоль по Кавказу проезжал и песню грустную в седле он по-мингрельски напевал». Сразу становится ясно, служили грузинские, мингрельские, сванские, кахетинские, ахалкалакские, хевсурские и прочие князья в русской армии и этим гордились. Спасла Россия Грузию от уничтожения зажавшими бойкими соседями персами, от беспросветной нищеты. Дала спасённым благословенную возможность России служить. И за верную службу великая Россия всегда щедро благодарила.
Вот теперь с генералом, не русским и не грузинским, мы только что сидели не в сёдлах, а за столом. Грустно, пожалуй, не мне и не Джеймсу, а той, которая нас с ним сразу покинула и ушла отдыхать. Якобы. Или и вправду, если она спит. А тут два американских подполковника прилетели в Гоби. С американским генералом военно-воздушных сил, который учил, манил, угрожал. И нигде никого это не удивило. Кроме меня, хоть я и выпивши. Ну и ну!
Мы разместились в первый монгольский вечер каждый в своей комнате с пристроенными персональной ванной и гардеробом-кладовой для вещей и одежды. Думаю, что каждый из нас долго не смог заснуть.
«Чем выше поднимается человек по служебной лестнице, тем меньше ему хочется выслушивать и тем больше хочется высказываться», подумал я о Джиме. Но мне не стало завидно. И он ведь всё-таки выслушал меня и не возражал. Значит, он со мной согласен? Логично? И ещё впервые в новом моем обличье я подумал, что, в сущности, все мы и каждый из нас очень одиноки. Но и тоски во мне не было. Одинок — не одинок, какая разница, если всё время осознавать себя под Богом и с Богом?
Я впервые здесь, именно здесь, в Гоби, ощутил какой-то внутренний подъем. Словно долгожданное пробуждение и прилив сил, нравственных и физических. Я совершенно не почувствовал опьянения, отдался новому внутреннему ощущению протекающей сквозь меня особенной энергии, мощнейших вертикальных потоков — сверху вниз, в землю, и снизу вверх, в небеса, в космос, — и долго лежал с открытыми глазами, заложив руки под голову и глядя в темный потолок. Нет, меня лёжа не покачивало, уверен, мог бы выпить ещё бутылку и ещё, припасённого в генеральском «люксе» спиртного хватило бы, чтобы влёжку упоить многих. Только зачем?
Я вспомнил нюансы интонаций в очень откровенной, как программа, фразе Джеймса:
— Мне нужна активная, деятельная мишень!
Фраза не выходила у меня из головы с того момента, когда так нахально и обнажённо выстрелилась в мир. Я прокручивал её, как магнитофон, машинально, без малейших чувств. Джеймс упустил добавить одно только слово, чтобы из меня, по его желанию, получилась «управляемая, активная и деятельная мишень». Но я нимало не был на него в обиде. Мне и предстояло стать активной и деятельной мишенью, в этом бригадный генерал ВВС США Джеймс Томас Миддлуотер был совершенно прав. И управляемой. Он думает, что им управляемой. Он платил, он и заказывал музыку. Спасибо, что не стал темнить. За предупреждение тоже спасибо, слышишь, Джим? И в чём-то ты, конечно, прав, обвинив меня в некоем примитивизме. Собственного социального опыта при новом состоянии сознания у меня запасено пока не густо.
«Смысл слов с течением времени меняется, — неторопливо размышлял я, лёжа с открытыми глазами. — Безусловно, Джеймс прав: должны быть нравственные критерии. Обязательно. Любой может сказать, что верит или что не верит ни в бога, ни в чёрта, ни в вороний грай. Как я человека проверю, сам его не зная? Только оценкой тех значений, которые лично я придаю этим словам, а ещё оценкой, насколько стойко я им следую — выбранным принципам и критериям. Японский Мастер меча Мусаси утверждал, что не следует вообще никаким принципам. Думаю, что кое-каким следовал, ведь не спал же он, стоя на голове.
У меня с американцем, похоже, конфликт представлений: я вижу так, а ему видится или мерещится иначе. Но
