Кроме того, строились еще два канала, которые впоследствии должны были соединить Каспийское море с Черным, а Черное с Балтийским через Днепр[57].
Насколько это было возможным, императрица во время путешествия придерживалась своего обычного распорядка дня. Сегюр оставил следующий рассказ:
«Мы выезжали утром в восемь часов, а в два останавливались на обед в городе или в деревне, где все было подготовлено заранее, так что императрица оказывалась устроенной там почти так же удобно, как и в Петербурге. Мы всегда обедали с ней. Наше продвижение прекращалось в восемь часов вечера. Императрица проводила вечер привычным образом — с приемами, игрой в карты и беседами. Каждое утро после часа работы и до самого отправления Екатерина принимала свидетельства почтения от чиновников, дворян и купцов того места, где останавливалась. Она подавала каждому руку для поцелуя и обнимала всех женщин; это вынуждало ее приводить себя в порядок второй раз: поскольку в этой провинции все женщины, даже из буржуазии и крестьян, использовали пудру и краски, лицо императрицы в конце таких аудиенций было покрыто красным и белым»{906}.
На протяжении всего путешествия по прибытии в каждое место Екатерина прежде всего отправлялась в церковь, чтобы продемонстрировать свою набожность, ибо знала: это необходимо для поддержания любви и уважения подданных.
Партия покинула Вышний Волочок 30 мая, прибыв на следующий день в Торжок, а еще днем позже в Тверь. Екатерине путешествие нравилось; она настолько хорошо себя чувствовала, что с радостью ответила согласием на просьбу графа Брюса, теперь генерал-губернатора Москвы, продлить маршрут, посетив старую столицу. Там императрица со свитой задержалась на несколько дней. Она воспользовалась возможностью посетить окрестные императорские дворцы, включая Петровский, построенный Матвеем Казаковым между 1763 и 1768 годами, и дворец, совсем недавно возведенный в Царицыно, архитектором которого был Василий Баженов. На обратном пути Екатерина кратко сообщила Петру и Марии Федоровне о своих впечатлениях от различных дворцов:
«Петровский дворец очень хорошее pied-a-terre [пристанище], два других — то есть новые дворцы в Москве и Царицыно — не закончены; последний нуждается во внутренних переделках, иначе будет непригоден для проживания. Коломенское сохранилось в том виде, как я его оставила. Город Москва улучшается, там много и очень хорошо строят; огромная работа над акведуком продвигается вперед»{907}.
На деле Екатерина разразилась гневом, посетив Царицыно. Самым подходящим объяснением этому представляется то, что она заметила различные масонские символы, которыми декорировал здание Баженов — близкий друг ведущего представителя и пропагандиста масонства в России, Николая Новикова. Императрица всегда с подозрением относилась к масонству. Это было, в конце концов, секретное мужское сообщество, куда она не допускалась по определению. Адепты хранили обществу верность, для которой не существовало государственных границ и национальной принадлежности. Это касалось и монархов, таких как Фридрих Великий. Всегда существовала опасность вовлечения в сообщество великого князя Павла, что непременно усилило бы направленную против нее конспирацию. Кроме того, и как глава православной церкви в России, и как проповедник принципов просветительства, Екатерина испытывала отвращение к тому, что считала в масонстве элементами предрассудков. Многое из того, что уже было построено в Царицыно, подверглось перестройке по распоряжению императрицы. В 1786 году Баженов был смещен и заменен на Матвея Казакова.
Последний отрезок обратного пути компания проделала по воде, на галерах с собственными оркестрами, которые играли путешественникам до самого отхода ко сну — по реке Мета до Новгорода, через озеро Ильмень и по реке Волхов в Ладожский канал, а оттуда в Неву. Екатерина была довольна и путешествием, и своими спутниками.
«Нужно быть справедливой к монсеньору де Сегюру, — сообщила она Гримму. — Никто не был более приятным и мудрым, чем он. Казалось, он наслаждался нашим обществом и веселился, как жаворонок. Он писал для нас стихи и песни, а мы платили ему плохой прозой. Князь Потемкин заставил нас смеяться в течение всего плавания, и похоже, каждый старался внести свой вклад. Нас сопровождали прекрасная погода и чарующие виды»{908}.
Путешественники вернулись в Петербург 18 июня, и на следующий день Екатерина отправилась в Петергоф, где к ней присоединились Александр и Константин. Там она осталась на праздники по поводу своего восшествия и дня Святых Петра и Павла в конце месяца. Иностранные посланники разъехались по своим домам в городе, но Екатерина заметила: «Бог мой, они поехали бы со мной на край земли, если бы я попросила их»{909}.
В июле Екатерина совершила еще одну коротенькую экскурсию со своими «карманными посланниками» и племянницей Потемкина, графиней Александрой Браницкой[58] (и, конечно, с Ермоловым), чтобы посетить свой новый дворец в Пелле и снова вернуться водой — по реке Неве. Она записала об этом веселом путешествии: «Монсеньор Кельхен уверял нас по пути, что невозможно умереть от смеха. Это, должно быть, правда, так как не умер никто, хоть смеялись с утра и до вечера»{910}. Она возвратилась в Царское Село 21 июля. Этим летом Александр и Константин расширили сферу своей активности до наружного декора, помогая белить снаружи Екатерининский дворец «под руководством двух шотландских рабочих»{911}. И к радости Екатерины, в августе прибыла коллекция резных камней Бретейля. 19-го она вернулась в Петербург без фанфар и оповещения. Это было результатом опыта прошлого лета, о котором она, как объяснила Гримму, сохранила полезные воспоминания:
«Вчера я вернулась в город так же внезапно, как в прошлом году. Я нашла это приятным: никто не сопровождал меня, никто не встречал. Я проскользнула как кошка, и никто ничего не заметил. А после моего появления первые двадцать четыре часа все твердили: она приехала под влиянием момента! Но и пустые фантазеры, и политики — все находили для этого подходящие причины, достаточно тонкие, чтобы пройти через игольное ушко. Тем временем ваша покорная слуга прогуливается по Эрмитажу, разглядывает картины, играет с обезьянкой, любуется голубями, попугаями, своими голубыми, красными и желтыми птичками из Америки и позволяет каждому говорить все, что ему вздумается, как обычно делают это в Москве»{912}.
Екатерина по-прежнему вела очень размеренный образ жизни. Единственное различие распорядков дня в Царском Селе и в Санкт-Петербурге состояло в том, что в
