жена, – Мойра почти оскалилась вместо улыбки. Снова взглянула на Эосфора. Уголки губ сами собой смягчились. – Женишься? – спросила она. Рэй прекрасно понимал, что Доу сделала это ради детей, чтобы помочь ему – но новый блеск в его глазах был свидетельством веры в то, что у них может всё сложиться гораздо лучше, чем фиктивный брак на пару лет, пока старшие близнецы не станут совершеннолетними.
Так что он кивнул, скользнул по телу девушки ладонями – прежде, чем та возмутилась бы или ответила, нашёл её запястье, сжал, поднёс к своим губам. Осторожно поцеловал – уже без той страсти, что внезапно в нём обнаружилась.
Так что, в общем-то, Мойра поднялась к Лукасу с небольшим опозданием не только из-за того, что выжидала, пока Хлоя не уйдёт подальше. И кольца она смотрела не только для своих друзей.
Кстати, кольцо…
Девушка взяла его, невероятно бережно, с протянутой руки Эосфора. Поднялась, направилась на выход, к лифту. За секунду перед тем, как двери перед ней открылись, обернулась к Лукасу. Тот уже полулежал в кровати – кое-как перебрался из коляски обратно. Видимо, хотел немного передохнуть – или готовился к роли простывшего героя.
– Спасибо, – устало донеслось из постели. Доу хмыкнула.
– Ты принял правильное решение.
– Как и десять лет назад, – после короткой паузы, ответил Эосфор. Мойра не удержала улыбки, шагая вперед, в лифт – он все-таки не забыл.
Да, ровно десять лет назад сын жестокого отца привёл её сюда, обогрел, накормил, и, наверное, впервые объяснил, что такое душ. И самое главное – он об этом помнил. Наверное, не зря Лукас решил приурочить ещё одно своё важное решение к круглой дате.
Как и она сама.
Эосфор устало откинулся на приятно прохладную подушку. Больше всего ему сейчас хотелось поспать до прихода Хлои – он и правда истратил много сил. Но с противным тонким почти слышимым звуком его пилила совесть: Лукас вспомнил, что обещал Харрис заняться бумагами, делами клуба. Рассортировать их, разложить по папкам – ничего сложного, даже будь он по-настоящему простужен.
Он глубоко вздохнул, заставляя себя открыть глаза. Нужно было встать. Хлоя не знала, что они с Мойрой пытались провернуть – она бы расстроилась, если бы Эосфор не выполнил своего обещания. Не подала бы виду, но занялась бы бумагами сама – вместо заслуженного отдыха и подготовки к торжеству. Нет, позволить себе испортить ей впечатления ото дня Лукас точно не мог.
Так что, собравшись с силами, он уже приподнялся на постели, когда лифт снова приветливо звякнул. Эосфор часто заморгал, быстро бросил взгляд на часы – неужели, он задремал? Прошло больше пары минут? Харрис закончила все свои дела и приехала домой?
Лукас уже привычным мощным рывком подался вперёд, чтобы сесть. Опустил руку на подлокотник кресла, что стояло рядом. Поднял виноватый взгляд на открывающийся лифт – и не успел ничего сказать, хоть уже и вдохнул, чтобы это сделать.
В лофт – без приглашения, весьма спокойно, – вошёл Джек Гонзалес. Друг Хлои, может быть, он подвёз её? Она заглядывала в полицейский участок?
– Привет? – довольно растерянно, полувопросительно сказал Эосфор. Джек нашёл его взглядом, кивнул ему.
– Привет. Минутка будет? – Лукас тоже кивнул, спеша перебраться в коляску.
– Что-то случилось? – спросил он. Гонзалес почему-то молчал. – Джек? Что такое? – подняв глаза, Эосфор лишь заметил, как друг Харрис склонил голову, молча указывая на своего спутника.
Лукас, скатившись с подъёма, ведущего в спальню, машинально опустил взгляд – и почувствовал, как в горле у него пересыхает.
Нет, с Джеком приехала не Хлоя.
* * *
Ноа был… что же, он думал, что последние события его всего лишь ранили. После того, как их отвезли в больницу, он понятия не имел, что с ними будет дальше, не лучше дела обстояли и у Джорджины – близнецы не разговаривали, но, несмотря ни на что, чувствовали состояния друг друга. И мальчик боялся каждого нового дня. Каждой минуты, на самом деле. «Тупой» Рик неожиданно стал самым родным и тёплым – от него не хотелось отходить ни на шаг. Он тоже понимал, что происходит. Он тоже боялся попасть в приют. Маленькая Ребекка перестала раздражать, и вдруг захотелось, как и она, к кому-нибудь прижаться и спрятаться. Спастись.
Но Ноа был слишком взрослым, чтобы не понимать, что это было для него невозможно. А когда убили отца, он осознал: невозможно для него теперь не только это.
Ноа потратил полтора года на то, чтобы стать значимым. Чтобы выбиться из общего числа братьев и сестёр – услышать из уст отца своё имя, почувствовать его прикосновение на плече, поймать на себе его взгляд. Тот факт, что Годфри ничего к нему не чувствовал был мучительно очевиден – но мальчик врал себе, как мог. Убеждал себя, что отец просто слишком занят своими важными делами. Доказывал в бесконечных дискуссиях с зеркалом по вечерам, что все события в его жизни слишком детские для его великого и могущественного отца. Что вот ещё немного, он подрастёт, пройдёт время, и Годфри обратит на него больше внимания. Ещё чуть-чуть, и он задержит на нём взгляд подольше – просто ему позвонили, может, на обеде у него будет меньше забот, или он возьмёт его с собой не только носить бумаги, но и на переговоры?..
И теперь всё рухнуло. Мир развалился на части, как хрустальная ваза. Отца больше не было. И Ноа больше не мог тешить себя надеждами, прятаться за мечтами: он больше не чувствовал защиты. Не чувствовал себя нужным. Даже в приказах была иллюзия необходимости – мальчик ощущал, что его родили специально для какой-то цели. Пусть даже носить бумаги – цель ведь может стать более значимой, верно?
Но со смертью Годфри исчезло всё. Теперь у Ноа не было цели, не было чувства предназначения, и он… что же, он перестал представлять из себя хоть что-то.
Мальчик и без того несколько недель чувствовал себя абсолютно подавленным. Когда их забрал из больницы Рэй, Ноа выбрал тактику повиновения – беспрекословно подчинялся, если брат что-то поручал ему, бездействовал, если ему напротив, запрещали что-то делать.
С него ощутимо сошёл лоск. Он перестал прилизывать волосы – было не для кого, ведь только отец однажды похвалил его новую причёску. Всех остальных она раздражала, а зачем… зачем раздражать тех, кто из последних капель милосердия терпел его присутствие?
Ноа было страшно. Он понимал, что шёл ва-банк, пытаясь угодить отцу. Понимал, как вёл себя по отношению к остальным. Понимал, что
