До этого закрытые, глубоко посаженные, глаза идола, началимедленно приоткрываться, и из-под тяжелых его каменных век блеснул зеленыйогонь. Спархок почувствовал, как волна за волной черной злобы исходит на негоот этих гибельных глаз. И он стоял, оглушенный, повергнутый в полуобморочноесостояние присутствием зловещего Бога, так долго мучившего и преследовавшегорыцаря.
Идол двигался! Казалось, он весь пошел волнами, и руки его,похожие на щупальца, алчно подрагивая, потянулись к сверкающему самоцвету, кединственному, что могло даровать ему спасение и свободу.
— Нет! — сказал, точно проскрежетал, Спархок. Изанес меч над Беллиомом. — Я уничтожу его! — пригрозил он, — …итебя вместе с ним!
Казалось, идол испытал ужас и в глазах его появилосьудивление.
— И зачем ты привела этого невежественного дикаря в моеприсутствие, Сефрения? — Голос был пустым и раздавался эхом по Храму и вголове Спархока. Рыцарь знал, что Азеш мог бы уничтожить его в одно короткоемгновение, меж двумя ударами сердца, но почему-то медлил и не спешил обрушитьсвою мощь на человека, дерзко угрожавшего мечом Сапфирной Розе.
— Я всего лишь покорно следую своей судьбе,Азеш, — спокойно проговорила Сефрения. — Я была рождена для того,чтобы привести сюда Спархока и он смог бы лицом к лицу столкнуться с тобой.
— А что за судьба у этого Спархока? Знаешь ли ты, чтопредначертано ему? — в голосе Азеша послышалось отчаяние.
Идол в напряжении замер, но уже через мгновение онповелевал, и приказ его, грубый и не терпящий возражений, направлен был не наСпархока.
Сефрения задышала с трудом и вся она поникла как цветок,загубленный первым дыханием зимы. Спархок мог даже чувствовать, как угасаетона. Сефрения покачнулась и ее охватила дрожь, когда Азеш силой своей мыслилишил волшебницу защиты.
Спархок сильнее сжал рукоять меча и выше поднял его. Если сСефренией сто-то случится, они пропали, и рыцарь не ведал, может ли он теперьеще медлить с последним роковым ударом. Он вызвал в своем воображении образлица Эланы и еще крепче сжал в руке оружие.
Звук этот был неслышен никому другому. Он знал это. Этозвучало только у него в голове; только он мог слышать этот звук. Это былонастойчивое звучание пастушьей свирели, в котором чувствовались ноткираздражения.
— Афраэль! — с неожиданным облегчением позвалСпархок.
Маленький порхающий светлячок замаячил перед его лицом.
— Ну, наконец-то, — услышал он гневный голосокФлейты. — И что ты так долго тянул, Спархок? Ты что, не знаешь, что долженпозвать меня?
— Нет, я этого не знал. Помоги Сефрении.
Не было ни прикосновения, ни движения, ни звука, но Сефрениявыпрямилась и слегка провела пальцами по уставшим векам. Глаза идола зажглисьнедобрым огнем, и он взглядом отыскал светлячка.
— Дочь моя, — послышался голос Азеша. — Тысвязала свою судьбу с этими смертными?
— Я не дочь тебе, Азеш, — твердо произнеслаФлейта. — Я сама вызвала себя к жизни, как и мои братья и сестры, когда тыи твоя родня из-за какой-то детской ссоры рвали на клочки все вокруг себя. Тыможешь считать меня своей дочерью только лишь потому, что я появилась по твоейвине. Если бы ты и твои родственники сошли с пути ужасов и разрушений, в моемпоявлении не было бы необходимости.
— Я завладею Беллиомом! — Пустой голос был подобенгрому и землетрясению, разрывающему недра земли.
— Нет, не завладеешь! — решительно противоречилголос Флейты. — Чтобы Беллиом не попал в лапы твои и твоих сородичей, я ипоявилась на свет вместе с моими братьями и сестрами. Беллиом не отсюда, и онне может принадлежать ни тебе, ни мне, ни Троллям-Богам, ни каким-либо Богамэтого мира.
— Я получу его! — голос Азеша перерос впронзительный крик.
— Нет. Прежде Анакха уничтожит его, и ты погибнешьвместе с Голубой Розой.
Идол, казалось, вздрогнул.
— Как ты смеешь! — выдохнул он. — Как тытолько осмеливаешься произнести столь ужасные слова? Смерть одного из насположит начало погибели всех наших родственников.
— Пусть будет так, как должно случиться, —равнодушно проговорила Афраэль. Но тут же ее тоненький голос сталжестче. — Направь свою ярость и гнев на меня, Азеш, а не на моих детей,ибо именно я использовала силу колец, чтобы лишить тебя мужской силы и навсегдазаключить тебя в этом отвратительном грязном болване.
— Это была ты? — ошеломленно проговорил Азеш.
— Да, я. И, лишившись мужской силы, ты потерял своебылое могущество, и по тому не можешь сам освободить себя. И ты не получишьБеллиом, бессильное Божество, и навсегда останешься в заключении. Целуювечность предстоит тебе провести в этом идоле, лишенному мужества, и продлитьсяэто до тех пор, пока самая далекая звезда не прогорит дотла. — Онапомолчала, а потом заговорила тоном, равным по действию тому, как если быкто-то медленно поворачивал ножом в теле другого. — А ведь эта нелепая иглупая затея, чтобы все Боги Стирикума объединились и отобрали Беллиом уТроллей-Богов, — была твоей, так что ты сам дал мне возможность лишитьтебя мужественности и заточить в этом болване. Так что тебе некого упрекать,кроме как самого себя, в том, что произошло. А теперь Анакха принес Беллиом икольца — и даже Троллей-Богов, спрятанных внутри самоцвета — дабы здесьпротивостоять тебе. Я взываю к тебе. Подчинись Сапфирной Розе — или погибни.
Храм огласился воем нечеловеческого отчаяния, но мраморныйистукан не шелохнулся.
Однако Отт, исполненный страхом во взоре, уже бормоталкакое-то заклинание. Он выпустил его вперед перед собой, и отвратительноеизваяние осветилось слабым, неровным, колеблющимся светом, изменяя свой цвет отмраморно-белого до зеленого, голубого и кроваво-красного, и под куполомраздалось бормотание нечеловеческих голосов. Сефрения произнесла пару словпо-стирикски, голос ее был спокойным. Она взмахнула рукой, и статуя вновьзастыла, обретя свою прежнюю мертвенную бледность мрамора.
Отт взвыл и забормотал новое заклинание, но в ярости своей иотчаянии он постоянно сбивался со стирикского на свой родной эленийский.
— Выслушай меня, Спархок, — мягко произнеслаФлейта.
— Но Отт…
