Немного справившись с волнением, брат Андре продолжил:
— Мы — вернее, вы — обнаружили ковчег Завета, наиболее ценную и овеянную преданиями древнюю реликвию. Мы пока не притрагивались к ней, и никто из нас не представляет, что может храниться внутри; меж тем для многих из вас это просто огромная деревянная шкатулка, возможно, пустая, хоть и покрытая чеканным и резным золотом. Никто, разумеется, не сомневается, что это в высшей степени ценная вещь… Но для кого она более ценна? Как нам хотя бы подступиться к оценке ее стоимости? Нам известно, что ковчег сработали для хранения двух каменных скрижалей, принесенных Моисеем с горы Синай. На них записаны те самые десять заповедей — доказательство Завета, заключенного Богом с людьми; однако никто из нас не смеет и не дерзает прикоснуться к ковчегу, тем более открыть его и заглянуть внутрь. Таким образом, мы, заурядные люди, никоим образом не можем рассуждать об истинной стоимости его содержимого… Очевидно, что оно это величайшее из сокровищ, но на данный момент, исходя из нашего положения, оно просто не имеет никакой цены…
Де Монбар помолчал и потом махнул рукой в направлении кувшинов:
— Но мы нашли и другое… запечатанные кувшины, а в них — старинные ветхие свитки. Подозреваю, что кое-кто из вас весьма разочарован, что сокровище, к которому вы усиленно стремились, оказалось на первый взгляд таким несущественным. Некоторые, наверное, считают его и вовсе пустячным, жалкой наградой за столь долгое самоотвержение и изнурительную работу. Уверяю вас, братья мои: будь все эти кувшины доверху наполнены драгоценными каменьями — они и то не смогли бы приблизиться по своей ценности к тому, что сейчас хранится в них. Вот это… — он потряс неким документом и указал на другие, разложенные позади него на столе, — всё ключи к их содержимому. Я не настолько учен, как многие из тех, с кем мне привелось встречаться в жизни, — с людьми, положившими жизнь на уяснение истины, содержащейся в архивах и преданиях нашего ордена. К счастью, я почерпнул у них достаточно, чтобы по крайней мере установить подлинность наших находок, признать в этих документах истинные письменные свидетельства, оставленные общиной, что известна нам под названием Иерусалимского братства. Вот, вы все сидите и молчите, — брат Андре вдруг улыбнулся, — а меж тем я слышу, как жужжат в ваших головах мысли: «Именем Господа, что еще за Иерусалимское братство?» Немногие из нас, а именно брат Гуг, брат Годфрей, брат Стефан да я, углублялись в анналы ордена настолько, чтобы слышать о таком братстве ранее. Это предание — одна из наших величайших тайн, и постижение ее до сих пор было сопряжено с долгими годами усердных и кропотливых исследований. Впрочем, вы потратили не меньше времени, пусть и не преуспев в учении, зато выполняя самую неблагодарную и тяжелую работу, чем заслужили право знать, чего в результате достигли, — пусть вам и покажется, что сама истина сложновата для вашего восприятия…
Де Монбар обвел собратьев внимательным взглядом:
— Повествование будет долгим, поэтому предлагаю вам выбрать, куда усесться поудобнее, а не мяться, стоя на месте.
Когда все расселись и стихли любопытствующие перешептывания, брат Андре продолжил свой рассказ:
— Иерусалимское братство, как называют его у нас в ордене, — первое из собраний, если угодно, изначальная Церковь, основанная в этом городе самим Иисусом и Его сподвижниками. Яков, брат Иисуса, был первым ее настоятелем — возможно, еще при жизни Христа, но уж точно после Его смерти.
Де Монбар выждал немного, ожидая расспросов, но все молчали.
— Предвижу, что все вы помните то замешательство и даже ужас, который испытали сразу после вступления в орден — когда ознакомились с нашими верованиями, противоречащими сегодняшним христианским догматам. Принятие новых убеждений явилось для вас первым испытанием ордена, тяжким и мучительным переживанием. Я сам когда-то изведал подобное, будучи восемнадцатилетним юнцом, выросшим в благочестивой христианской семье, как большинство из вас. Тогда мне казалось, что меня просят потворствовать ереси, поверить в нее, что равносильно отрицанию учения благословенного святого Павла, отречению и от него самого, и от всего Нового Завета… Впрочем, на удивление скоро я, подобно вам, поменял убеждения — благодаря ученым занятиям и просвещенности наставников нашего ордена. Через некоторое время я понял, что Петр-Симон не был первым духовным отцом Церкви. Не был он и первым Папой, как убеждает нас сама Церковь — эта честь выпала Якову, брату Иисуса, известному среди последователей как Яков Праведник. Впрочем, церковники утверждают, что у Иисуса не было братьев… И в самом деле, откуда бы им взяться, с их точки зрения, если Христос рожден от Девы? В таком случае, выходит, что Мария, испытав Божественное вмешательство и непорочно зачав, затем стала не чужда мирской суете и предалась соблазнам плоти? Вот и получилось, что всем нам время от времени приходится задавать себе подобные весьма волнующие вопросы. Если церковная доктрина ошибается в таком основополагающем аспекте, как личность своего первого наставника, если она отрицает существование у Иисуса братьев и вообще семьи, то какие еще из ее догматов должно подвергнуть сомнению?
Де Монбар обвел всех взглядом, долее обычного задержавшись на лицах старших монахов.
— Вам всем известны наши предания, основанные на хрониках и документах, хранящихся в архивах ордена: у Иисуса была семья, Его мать звали Мария, а Яков Праведный был одним из Его братьев. Был также некий человек по имени Павел, которого иногда по непонятным причинам называли Савлом. Он зачем-то исказил истину — скорее всего, в личных целях, чтобы подстроить ее под политические и национальные интересы римлян, испытывавших недоверие, страх и ненависть ко всему еврейскому… С тех пор Церковь поощряла и подстегивала гонения евреев — народа, распявшего Христа. Но ведь сам Иисус был евреем — Он не был христианином, потому что христиан в ту пору еще не существовало. Тогда Его никто не называл Христом Спасителем; это определение появилось много времени спустя после Его казни. При жизни же Он был обычным евреем — борцом, стремящимся избавить свою страну от тяготеющих над ней жестокостей, а ее религию — от вмешательства королевской семьи инородцев-язычников. Клан Ирода успел смешать в себе арабские и греческие крови, осквернил себя родством и союзничеством с римскими оппортунистами, и ничего еврейского в нем не осталось. А Иисус входил в секту еврейских аскетов-отшельников, ярых приверженцев борьбы за религиозную и политическую свободу. Их по-разному называли: и назареи, и назариты, но в нашем ордене их привыкли именовать ессеями. Иисуса задержали и казнили из-за Его радикальных убеждений… и политической деятельности. Способ казни тоже был не случаен: распятие являлось уделом отступников и бунтарей.
Де Монбар взглядом попросил поддержки у де Пайена, и тот кивнул и жестом велел продолжать.
— Удивительное дело, братья, но все вы знаете не хуже меня из учений нашего ордена, что смерть Иисуса не вызвала в Иерусалиме сколько-нибудь значительного недовольства. За Его казнью не последовало ни мятежей, ни бунта, ни вооруженного восстания — вообще никаких протестов. Иисуса не стало, а Его брат Яков продолжал по-прежнему руководить делами их общины. Зато убийство самого Якова Праведного, погибшего через несколько лет на ступенях храма Ирода, спровоцировало брожение в обществе, а затем и открытое сопротивление властям. Вскоре после тех событий римский генерал Тит, посланный своим отцом Веспасианом, привел в Иерусалим войско, чтобы стереть с лица земли и сам город, и живущих в нем повстанцев. Римляне разрушили храм, надеясь таким образом изгнать из страны еврейский дух, — но они просчитались. Они расквитались с жителями Иерусалима, но члены общины предвидели скорый конец и успели вовремя спрятать ценные манускрипты — их подлинное сокровище, а затем бежать из поверженного в руины города, унося с собой достаточно свидетельств, чтобы однажды, когда невзгоды останутся в прошлом и будут прочно забыты, их потомки смогли вернуться и воскресить собственную историю… Друзья мои, мы и есть те самые потомки. Наши предки обосновались в землях, которые мы привыкли считать родиной. Это они сделали ее родной, смешавшись с местным населением и скрывая свое еврейское происхождение. Они и есть нынешние дружественные семейства; их предания легли в основу устава нашего древнего ордена. Теперь мы можем полностью восстановить его хроники — всю историю Иерусалимского братства: его достижения, имена его членов и их родословную, догматы и символы их веры. Мы узнаем об их борьбе за освобождение еврейского народа от тирании клана Ирода и от позорной религии, которую угнетатели навязывали иудеям.
