Клинок срубил руки, как сочные стебли, обрубки упали, пальцы судорожно сжались, кровь плеснула широкой струей, пригибая траву. Стрелок дико завопил, упал на колени. С отчаянием в глазах потянулся изуродованными руками к кистям, скрестил их, не понимая, почему пальцы не сжимают раны.
Разбойники смертельно побледнели, поспешно отшатнулись от покалеченного, видом давая понять, что никакого отношения к нему не имеют. Купеческие тоже побледнели, но глаза горели радостно: с такими удальцами только так, надеяться на уговоры смешно и глупо!
Буслай глянул равнодушно, ушкуйника не жалко, но время уходило, надо скорее домой, а Лют продолжал возиться. Побледневший Нежелан вскрикнул от жалости: витязь спокойно поднял стрелка за шиворот, посторонился от струи крови, палец уткнулся в правую глазницу. Стрелок завопил нечеловечески, чудовищно, протяжно. Руки метнулись к слизистой дыре, лицо залили густые потеки. Разбойник упал, засучил ногами, облако пыли укрыло тело густым коконом.
– Перевяжите раны, – сказал Лют жестко.
Челядины с опаской подошли, кровоточащие запястья стянули грубые веревки, Лют кивнул: мол, достаточно. Следующий разбойник от страха посинел, рванулся прочь, но острие копья под ребрами удержало.
– Нет! – вскрикнул он. – Пощади, я больше не буду!
Сердце Нежелана дрогнуло от жалости: никак не поймет, почему Лют так жесток. Ведь можно просто убить, не мучая.
– Протяни руку, – потребовал Лют холодно.
Разбойник замотал головой, в глазах слезы, закричал тонко:
– Нет, нет! Пожалуйста!
Блестящая полоса пересекла колено, ногу отбросило напором, лиходей вскрикнул, повалился набок, вздымая руки. Чуть выщербленное лезвие смахнуло кисть, как головку чертополоха.
– Перевяжите, – бросил Лют, направляясь к последнему ушкуйнику.
Буслай недовольно всхрапнул: чего велит перевязывать, все одно придется добивать? Оглянулся на бледного и трясущегося бедовика, смерил сурово, сказал глазами: так надо. Нежелан отвел глаза: сомневаться в правильности решения витязя не приходилось, но сейчас происходило нечто жестокое, не должное для справного воина, каким представлял себе Люта.
– Протяни руку.
Разбойник, задыхаясь от ужаса, вытянул трясущуюся руку, в глазах ужас, неверие. Такого быть не может – говорили испуганные глаза. Не станет, так нельзя, обязательно случится чудо и спасет…
Сжатый кулак отшвырнуло от предплечья, как корявую стрелу из паршивого лука. Лют аккуратными движениям протер лезвие, повернулся, не обращая внимания на истошные крики.
Буслай сказал хмуро:
– А добивать мне? Ну, спасибо, самое грязное оставил.
– Кто сказал, что умрут легкой смертью? – удивился Лют.
Буслай отпрянул от холодного взгляда, в нутре скрутился тугой узел, обжег резью. Купеческие ахнули, недоуменно загомонили: потешил витязь сладкой расправой, но теперь как же, не по-людски, надо добить.
Лют сказал старейшине купцов:
– Доставьте в ближайший город живыми, там и оставьте. И расскажите, почему такими стали, – добавил он жестко. – Думаю, охотников легкой наживы поубавится, дороги станут безопасны.
Купец глянул остро, глаза отразили лихорадочную работу мысли, поклонился с уважением.
– Не сумлевайся, доблестный витязь, так и сделаем, – пробасил он.
Буслай с удивлением подумал, что Лют прав. Сам недавно выл от ужаса калечества, хотел зарезаться, но не стать посмешищем, не влачить унизительное существование. И лихие головы, что воспевают подобный промысел и не сегодня-завтра встанут на тот же путь, устрашатся и крепко задумаются. Ну, может, не задумаются, но устрашатся и всяко разбойничать не будут.
Похожие мысли пронеслись и в голове Нежелана. Жестокость витязя выглядела оправданной, да и не жестокость, а необходимое лекарство, чтобы очистить людей от паразитов. Бедовик посмотрел на Люта с безграничным восхищением.
Лют подошел к коню, животина взирала на происходящее с унылой мордой, крики увечных ничуть не тронули. Собирался вспрыгнуть в седло, но старшина купцов окликнул:
– Погоди, витязь.
Буслай мысленно охнул: что еще?! Лют посмотрел вопросительно, купец махнул в сторону закрытого возка, забубнил:
– Негоже отпускать тебя без отдарка. Знаем, деньги не примешь, но можем сделать другое. Помимо товаров мы перевозим древнего старца, от него нет тайн на суше и море, он знает, что было, есть и будет.
– Правда, что ли? – спросил Лют, глаза загорелись любопытством.
Купец кивнул важно, добавил смущенно:
– Правда, можно спросить лишь раз. Но вас трое, как раз три вопроса, задавайте.
Буслай хмыкнул недоверчиво, потащил к возку Нежелана. Лют остановился перед возком, буркнул неловко:
– Ну, здравствуй, добрый человек.
Из-за покрова ткани донесся старческий голос, негромкий, но пронзительный, примечательный:
– И ты здравствуй, Лют свет Радимич.
Витязь дернулся, лицо побледнело, усмехнулся неловко. Купец довольно хмыкнул, потер ладони, будто собирался продать вещуна, а Лют в качестве товара сомневался. Буслай удивленно присвистнул, подтолкнул Нежелана:
– Так, давай с тебя начнем. Спроси, идет ли война в княжестве Яромира?
Бедовик послушно задал вопрос, старческий голос ответил без запинки:
– Идет.
В головы гридней плеснула темная волна, с трудом сдержали звериный рык. Буслай спросил хрипло:
– Что с Кременчугом?
– Город в осаде, степняки штурмуют без устали, вот-вот прорвутся.
Буслай зарычал от ярости, мир потемнел, сердце бухало кузнечным молотом, череп едва не разлетался на части.
– Лют, спроси, сколько еще продержатся, – сказал он сдавленно.
Лют кивнул, разгоряченная известием кровь нехотя успокаивалась, приоткрыл рот, но запнулся. Буслай глянул с удивлением.
– Лют, ты чего? Лют?
Буслай посмотрел на соратника: в широко распахнутых глазах страх. Лют потемнел лицом, медленно, будто выдирая каждое слово с куском горла, спросил:
– Скажи, вещун, кто построил город Усуд?
Глава двадцать первая
Солнечный свет мягко падал на круглые стены капища, круговые костры внешнего вала горели бледно: порой не понять – едят полено желтые языки или нет. Молодые послушники в белоснежном одеянии волхвов изредка подходили, подкармливали огонь дровами.
Во внутреннем круге ровно горел знич – священный неугасимый огонь, вечный источник жизни, даритель тепла и света. Перед зничем на коленях стоял Яромир: лицо хмурое, пальцы окрашены кровью жертвенного животного. Огонь переварил лакомые куски, равно как и воинские трофеи, пламя весело плясало. Знающие волхвы по игре знича определяли человечьи судьбы. Князь вглядывался с попеременной радостью и страхом.
