Вольга хмыкнул:
– Но ведь воин был славный.
– Воин – кто защищает слабого, а у него слава убийцы, – отрубил Лют. – Эх, Вольга, еще долго будут превозносить вот таких хероев, дураки – подражать, а женщины… нет, просто самки будут мечтать о случке. Но мир улучшат те, кого презирают и чей труд не ценят. Простые пахари, научившиеся видеть во встречных людей, а не диких животных, создавшие ремесла, песни, обычаи гостеприимства… А тело не хотел отдавать, чтобы дураки не пели о великом герое. В горах слышал песнь о себе: многое переврано, искажено. Чую недоброе, Вольга: пройдет время, память выцветет, те, кто был далеко отсюда, легко поверят во всякие враки. Это ж так удобно: одержать победу без единого взмаха меча, надо лишь подождать, пока не утрясется, и говорить без умолку. Помнят не то, что было, а о чем говорят. Вот и Алтына возвеличат в песнях: как же, не за деньгами пришел, ради любви.
Вольга покивал, с грустью в глазах сказал тихо:
– Ты прав, что странно для такого умелого бойца. Я-то думал, что у вас мозги в шеломе.
– А у тебя… – начал было Лют, но волхв примирительно выставил ладони:
– Ну, что горячишься? Просто пошутил. А насчет любви ты прав, – добавил он озорно. – Я свою любушку у Ратьгоя отбил песней.
– Ты?!
– Я, – хмыкнул волхв смущенно. – Столько ночей не спал, подбирал слова, огранивал, глаза от слез ослепли. Но повезло мне, милая оказалась настоящей женщиной, пошла за блеском моей души, а не Ратьгоевых трофеев.
Лют скривился: его любовь к Чаруне тоже звериная. В сущности, ничего не смог создать, лишь бахвалился полчищами неубитых чудищ, город взялся отстраивать, не им выстроенный, на чужом хвосте захотел въехать в ирий. Вольга глянул на содрогнувшегося хоробра, понял неправильно, проскрипел противно:
– Только об этом молчок, а то обращу в кобылу да пущу ко всем племенным жеребцам княжества.
Лют молча кивнул. Гором ржанул строго, оттеснил угрожающего хозяину волхва. Вольга досадливо поморщился. Витязь разглядел среди людей у проломленной стены фигуры Буслая и Нежелана. Гридень что-то яростно выговаривал, бедовик втянул голову в плечи, понуро слушал. Вольга усмотрел, скривился.
– Избавься от него, – сказал настойчиво. – Ведь принесет одни неприятности.
– А мне без трудностей жить скучно, – огрызнулся Лют.
Вольга махнул рукой, отстал от сердитого гридня, уходящего размашистыми шагами. Гором, прихрамывая, держался сбоку, на волхва глянул с презрением. Буслай заметил радостный взгляд бедовика, прекратил ругань, улыбнулся хоробру хмуро.
Лют оглядел печально разрушенный город. Ветер бросал волны трупного запаха, на павших виднелись черные хлопья воронов, мелькнуло волчье тело, серый тащил труп за ногу. Прекрасная земля испакощена, город разрушен, множество людей погибло. Лют глянул на княжью краду, по хребту пробежал холодок.
«Мир жесток, несправедлив», – подумал он горько. Кровь льется каждый миг, горят посевы, насилуют женщин. Очень легко разрушать, результат мгновенный, всем заметен, а славы такие деяния приносят неизмеримо больше: недаром сволочь Яндалус Завоеватель остался в памяти, а строитель Усуда – нет. Только из дикости тянут отнюдь не мечемахи.
Понятно, почему в кощуне о пленении Перуна и пришествии тьмы бога освобождает кузнец. Может, и не было такого, но кузнец – знак того, что людей возвеличит не война, а искусство и ремесла. Да и Перун – в первую очередь бог грозы, питающей хлебные поля, а уж потом воин. Род создал мир, а Сварог, Небесный Кузнец, улучшил творение. Теперь очередь людей, надо лишь оградить творцов от всяких алтынов и яндалусов.
Лют тяжко вздохнул, Буслай посмотрел подозрительно, буркнул:
– Да не бил я его, зря беспокоишься.
Нежелан кивнул. Лют сдержанно улыбнулся. Царапнуло острым взглядом, разглядел бояр: смотрят требовательно, теперь в княжестве двое воевод – он и Ратьгой. Витязь кивнул, пошел неспешно к краде, думы о восстановлении города захлестнули, деловито перебирал сроки работ.
Буслай нагнал, запнулся, Нежелану достался хмурый взгляд. Бедовик невинно потупился, зашагал позади. Буслай глянул на бояр неприязненно: ишь, раскомандовались, будто без них не знают, что делать.
– Лют, они ведь ждут, как-никак старшие над нами, пока князя не выберут. Почему не подошел?
Хоробр глянул кисло, сказал со вздохом:
– Я не им служу, делать мне неча, как прислуживать швали. У меня другие владыки.
Лоб Буслая пошел глубокими складками, гридень глянул на бедовика, ответа не дождался, облил презрительным взглядом: что еще от тебя дождешься, кроме пакости?
– Я не понял, эт кто? – спросил Буслай.
Лют скупо улыбнулся, сказал недоумевающему гридню:
– Те, кого мы должны защищать.
