Подруга тихонько хихикнула и, шурша пышными юбками, удалилась из покоев царицы.
Екатерина с легким раздражением пожала плечами и посмотрела в окно.
На дворе стоял промозглый дождливый ноябрь, и царица решила устроить бал, чтобы хоть немного рассеять скуку, царившую во дворце, а заодно отпраздновать победу над соперницей. Несмотря на это, Екатерина сильно тосковала. Царь продолжал кочевать из постели в постель, не особенно заботясь о том, какие слухи будут ходить по двору.
Екатерина грустно посмотрела в зарешеченное окно своей опочивальни. А ведь она когда-то любила Петра, не как царя, но как человека. Только он будто забыл, что клялся ей в вечной любви и называл единственной своей женщиной, сокровищем своим, другом сердешным. Екатерина никогда не заблуждалась насчет мужа – она знала, что мужчины по определению не могут хранить верность одной женщине, как бы они ее ни любили.
Рано или поздно они все равно соблазняются чужой юностью и красотой. Однако столь откровенные измены все же задевали самолюбие царицы. Петр запросто мог овладеть понравившейся фрейлиной или дворянкой прямо на балу, не утруждая себя даже тем, чтобы удалиться в свою опочивальню. Этим и пользовались особо ушлые девицы, которые после ночи, проведенной с царем, обязательно получали награду в виде дорогих украшений и разных почестей. Екатерина всерьез сомневалась в том, есть ли среди ее фрейлин хоть одна, не побывавшая под царем… и ведь все эти девицы страстно мечтали занять ее законное место рядом с Петром Великим.
Женщина тяжело вздохнула. Она тоже не была обижена мужским вниманием – к ней, будто на мед, тянулись как знатные дворяне, так и слуги всех мастей. Каждый жаждал милости будущей императрицы, каждому хотелось согреть постель царской супруги. И каждый мысленно подсчитывал прибыль, которую будет с этого иметь: положение при дворе, золото, перспективы. Но ни один из них не хотел Екатерину как женщину. Жадность перевешивала даже страх перед царем.
Сердце, растревоженное тяжкими думами, глухо заныло. И впервые в жизни Екатерина пожалела, что полюбила Петра, что отдала свое сердце этому человеку. От царей не уходят по доброй воле.
Бал обещал быть шикарным. Царь не жалел денег на забавы Екатерины, стараясь таким образом молчаливо извиниться перед супругой за свои «маленькие шалости». И Екатерина извинения принимала, тратя деньги направо и налево. Гардероб ломился от платьев: некоторые из них ни разу даже из шкафа извлечены не были. Фрейлины завистливо поглядывали на огромный ларец с украшениями, который, казалось, наполнялся с волшебной скоростью.
Екатерина сидела в своем будуаре перед огромным зеркалом в золоченой резной раме, а Модеста Балк делала ей высокую прическу и развлекала при этом будущую императрицу свежими дворцовыми сплетнями. Для бала царица решила выбрать платье из тяжелой золотой парчи, украшенное сапфирами и синими шелковыми лентами по подолу. Туго затянутый корсет высоко держал ее полные белые груди, а яркие сапфиры оттеняли черноту глаз. По последней парижской моде нанесла гофмейстерина румяна на задумчивое чело императрицы и отступила, любуясь на дело рук своих.
– Ну что же вы не радостная такая, матушка-императрица? Все же только ради вас только и делается. Повара из Германии приехали. А государь из Голландии лично вам оркестр заказывал. Что ж вы брови соболиные хмурите так строго? Ну, полно вам, полно. Отдохните, развейтесь, негоже будущей императрице поддаваться скуке и хандре…
Екатерина потихоньку расслаблялась под тихую и быструю, словно журчание ручья, речь гофмейстерины. Будто зачарованная, позволила она взять себя под руки и вывести в бальный зал, где гости званые уже вовсю танцевали и ждали появления ее царственной персоны.
Екатерина неспешно плыла по паркету, словно один из лучших государевых фрегатов, а за ней по пятам следовала стайка фрейлин, торопливо сбивающихся с шага и стремящихся поспеть за ней, но при этом не наступить на шлейф царского платья. Взгляд Екатерины лениво скользил по разодетой толпе, в которой попадались как совершенно новые лица, так и хорошо знакомые старые. Скука, безудержная скука – вот что чувствовала она, глядя на всех этих подхалимов, которые друг другу глотки готовы были перегрызть за ее милость. Но тут взгляд ее задержался на молодом человеке, который одиноко стоял у высокого окна и не пытался всеми правдами и неправдами попасть в поле зрения Екатерины.
Сей таинственный молодой человек был среднего роста и златовлас. Пламя свечей играло на его волосах, которые вились крупными локонами, небрежно перехваченными черной бархатной лентой и лежавшими на его плечах. Спина незнакомца была прямой, одна рука сжимала стальной эфес шпаги, изукрашенный по последней моде. Почувствовав пристальный тяжелый взгляд царицы, незнакомец обернулся и посмотрел ей прямо в глаза – посмотрел спокойно и без всякого вызова. Не было в его зеленом взгляде, обрамленном густыми русыми ресницами, ничего заискивающего, а дуга бровей выгибалась так, что казалось, будто незнакомец знает что-то такое невероятное и забавное. Однако рот его был сжат в тонкую линию, а губы не расплывались в подобострастной улыбке, как у остальных придворных.
Оценив молодого вельможу по достоинству, Екатерина поняла, что заинтригована. Подозвав к себе Модесту, она тихо спросила, обмахиваясь пушистым веером:
– Кто таков? Из чьих будет? – легким движением подбородка царица указала на незнакомца, все так же неподвижно стоявшего у окна.
– Ой, матушка, так это Виллим Монс, с которым я вас давно познакомить хотела, – прошептала на ухо царице довольная гофмейстерина и просияла, услышав ответ императрицы.
– Позови его после бала. Побеседовать желаю с ним, – промолвила та и величаво удалилась в сторону Петра, только что вошедшего в зал.
После того как сестра сообщила Виллиму, что царица желает видеть его в своих тайных покоях, молодой придворный вознесся на седьмое небо от счастья. Его заметила сама Екатерина! Теперь-то он точно сделает блестящую карьеру при дворе, приобретя доверие государыни и завоевав ее сердце…
Что-что, а в своей неотразимости Виллим был уверен, как ни в чем ином. Немало сердец разбил он на своем веку, немало любовниц умоляли его не оставлять их – однако Монс не собирался довольствоваться малым. «Полюбить – так королеву, проиграть – так миллион», – таков был девиз отчаянного вельможи, который искренне верил в свою счастливую звезду. Остановившись перед заветной дверью, Вилли перекрестился и решительно постучал.
– Войдите, – раздался изнутри хрипловатый грудной голос императрицы. Войдя в покои, молодой человек покорно склонил голову перед Екатериной, которая полулежала на сафьяновом диване и томно обмахивалась богато разукрашенным веером.
– Подойдите ближе, майн херц, – ласково велела она, и Вилли не посмел ослушаться. Вблизи царица выглядела не столь выгодно, как издали, однако она обладала каким-то необыкновенным ореолом страстности и чувственности, придающим ей чувственность и очарование в глазах многих мужчин.
Монс судорожно сглотнул. Он не ожидал, что эта женщина с грубоватыми чертами лица и полноватой фигурой окажет на него такое сильное воздействие. От одного ее взгляда в нем зажегся неукротимый пожар – а выдержкой Виллим Монс никогда не славился.
