Лудольф только рассмеялся и махнул рукой, приказывая солдатам завершить начатое. Тристрам отбивался изо всех сил; он успел убить двоих, прежде чем до него все-таки дотянулась чья-то алебарда, и меч выскользнул из рук юноши.
Его заставили встать на колени возле каменного гроба князя, и теперь уже Лудольф взялся за меч отца. Занеся клинок над головой, словно топор мясника, он пристально вглядывался в глаза своему брату-бастарду. В этом взгляде Тристрам прочитал, что настала его последняя минута, и в душе его вдруг воцарился покой. Страх, еще мгновение назад заставлявший юношу дрожать, улетучился. Его место заняла ненависть, холодная и безграничная. Не сводя глаз с Лудольфа, он изрек ужасное проклятье.
Тристрам проклинал своего отца и своего брата, замок и всех его обитателей, землю, на которой тот был возведен, и любого, кто когда-нибудь на нее ступит. «В свой смертный час я по праву стану наследником! — воскликнул он. — Теперь это моя земля, это земля всех отверженных людьми и законом, земля воров, негодяев и предателей! Они одни обретут здесь покой. Все же остальные, кто вступит в мои владения, навеки раскаются. Они окажутся в моей власти, и я уже никогда их не отпущу. Кости их будут ломаться, кожа — слезать с плоти. Их яства источат черви, их тело разъест слабость. Земля поглотит их одного за другим; мертвые по ночам будут восставать из могил, и их крики будут наводить на всех ужас и отчаяние. Эта земля проклята — до тех пор, пока справедливость не восторжествует! Сегодня я, незаконнорожденный сын, своей кровью окропляю этот склеп и испускаю дух, но когда-нибудь, в один прекрасный день, это доведется совершить и тебе, Лудольф. А если ты этого избегнешь, то это сделает другой, подлинный наследник, законный брат, любимый и почитаемый, такой же как ты, Лудольф. Что постигло меня, постигнет и его».
Побелев от ярости, Лудольф вскрикнул: «Ты хочешь, чтобы мои люди прикончили меня в страхе перед твоим проклятьем? Но оно ничего не значит, оно произнесено сыном беспутной девки!»
Пауль умолк. Перестук вагонных колес сопровождал весь его рассказ, но Бастиан почти не замечал этого шума. Теперь ему было понятно, что чувствовала Доро; картины, возникавшие перед глазами, оказались ужасающе реальными и живыми. В купе повеяло ледяным дыханием Средневековья.
— Не медля более ни мгновенья, Лудольф отсек брату голову, — продолжал Пауль. — Кровь Тристрама хлынула на гроб отца и, просочившись сквозь щели, окропила его останки. С этого дня призрак князя бродит ночами по окрестным лесам, будучи не в силах вновь обрести покой.
Лудольф приказал замуровать склеп. Никто не должен был ни слова рассказывать о произошедшем. Однако солдаты, ставшие свидетелями проклятия, не стали держать эту историю в секрете. Через несколько месяцев в замке случился пожар, в котором погибли почти все жители Фалькенварта. Оставшиеся в живых решили, что причина всему — страшное проклятие, которое начало сбываться. Большинство сразу сбежали из замка. Несколько человек, сговорившись, попытались убить Лудольфа, но были схвачены и казнены. После этого покушений на жизнь молодого князя больше не случалось, однако богатство его быстро расточилось, а сгоревший замок так никогда и не отстроили заново. Затем пришла чума. Уже в первую неделю Лудольф пал ее жертвой. Нигде больше в этом краю чума не бушевала с таким неистовством, как в его владениях. Теперь земли Лудольфа называли не иначе как проклятыми. Если кому-либо доводилось ехать в эти места, он делал огромный крюк, лишь бы миновать обугленные руины. Вскоре развалины поросли травой и деревьями, и сегодня никто уже не знает, где в былые времена высился замок. Путешественники же сообщают о темном призраке, который бродит по ночам в здешних лесах. Кое-кто признаётся, что слышал крики, раздирающие душу, пронзительные вопли, похожие на предсмертные стенания спутников Тристрама.
Все в купе замерли. В полном молчании застыл и Пауль, глядя куда-то вдаль, в одну и ту же точку.
— Черт-черт-черт, всякий раз от твоих сказочек мурашки по коже, — отозвался наконец Штайнхен. — Спасибо. Теперь я начинаю всерьез бояться за свою жизнь.
— И мы едем именно в это проклятое место? — поинтересовался Бастиан. — Да уж, от такой легенды, конечно, испугаешься, особенно если ты человек суеверный.
— Вот-вот, а Доро верит в проклятия, — заметила Сандра. — Но, к счастью, она верит и в то, что проклятия можно снять, а поэтому постоянно твердит магические заклинания, призванные всех нас защитить. Так что, можно сказать, нам дали зеленый свет.
В купе вновь воцарилась тишина, слышно было только громыхание колес на стыках рельсов. Бастиан чувствовал, как на него начинает наваливаться усталость. Пытаясь отвлечься, он посмотрел в окно. Мимо пролетали деревья, дома. Он зевнул. Айрис сидела рядом, полуобернувшись к нему. Она действительно спит? Бастиан почему-то не был в этом уверен. Девушка спокойно дышала, прижимая к себе сумку с арфой, словно какой-то талисман. Бастиан снова выглянул в окно. Деревья. Дома. Деревья.
Видимо, на какое-то время он задремал, потому что от пронзительного свистка локомотива подскочил как ошпаренный. За окном уже практически наступила ночь.
— До Мюнхена еще около часа, — сказала Сандра и протянула ему полупустую бутылку колы. — Хочешь? А то мы скоро уже окажемся в прошлом.
Он сделал несколько глотков, впрочем, без удовольствия — кола показалась ему выдохшейся. Теперь Бастиан чувствовал, что проголодался. Что ж, специально для этого Сандра и захватила с собой бутерброды с сыром, печенье и мюсли.
— Я очень хочу, чтобы поездка тебе понравилась, — сказала она. — Ведь это я позвала тебя с собой, а значит, чувствую себя в ответе за твое настроение, — добавила девушка и достала еще упаковку жевательного мармелада в форме медвежат. — Давай поедим сейчас, а то утром уже будет запрещено.
Бастиан так и сделал.
Поев, он вышел размять ноги и у дверей купе в коридоре встретил Ларса. Тот открыл вагонное окно и высунул голову, наслаждаясь ветром, обвевавшим лицо. Он уже умудрился каким-то образом вытащить из багажного вагона свое копье, и пассажиры, проходившие мимо, глядя на него, удивленно покачивали головами.
Заметив Бастиана, Ларс повернулся к нему:
— Ну как? Тебе уже начинает у нас нравиться?
— Ну… в некотором смысле. Хотя пока мне многое кажется ненормальным. Чужим.
Ларс кивнул.
— Да, в этом допотопном тряпье и с мечом, заткнутым за пояс, и правда поначалу чувствуешь себя странно, но потом начинаешь входить во вкус. — Он вздохнул. — Если, конечно, не оказываешься в одном купе с Доро. Радуйся, что ты от этого избавлен.
— А что так?
— Она всё еще мечтает уговорить нас вернуться. Сидит там сейчас, — Ларс махнул рукой за плечо, — и распевает погребальные песни. Кельтские.
— Ого!
— Да уж, — Ларс подтянул копье поближе, чтобы пропустить проходившего мимо старика. — Она хочет, чтобы мы все ей подпевали. Типа мы должны призвать духов, которые будут помогать нам и защитят от давнего проклятия.
