меня в таких обстоятельствах, и простите за боль, что мы вам причинили. Мне очень жаль, правда, что все так получилось, Тёо-Тёо-сан.
Что-то в простодушной невинности и доброте этой девушки, которая еще недавно сама была ребенком, а теперь стала матерью-одиночкой, тронуло Хелен, и каждое произнесенное ею слово было искренним. На мгновение она ощутила гнев и презрение по отношению к Бенджамину Пинкертону: он не должен был трогать эту юную доверчивую девушку и рушить ее жизнь! В конце концов, полно более искушенных женщин, с которыми можно было закрутить роман и изменить невесте!
Она услышала, как из соседней комнаты донеслось агуканье малыша, и ее сердце сжалось от нестерпимого желания. Чего бы только она ни отдала, чтобы взять ребенка на руки и увезти в Америку, где всю жизнь будет любить и защищать его!
Не доверяя своему голосу, Хелен встала и как можно скорее вышла из дома. Она всегда мыслила практично, но сейчас настала одна из тех редких минут, когда ею овладели эмоции. Один мужчина предал сразу двух женщин, и после встречи с Тёо-Тёо она уже никогда не сможет относиться к Пинкертону как прежде.
Она останется с ним ради выгод брака и поддержания респектабельного образа в обществе, но отныне все изменилось. В тот день, когда Хелен Пинкертон увидела, как беспомощно рыдает юная мать, что-то в ней надломилось.
А оставшаяся в доме Тёо-Тёо отпустила на волю сдерживаемые чувства и предалась безутешным рыданиям. Вбежавшая Судзуки воскликнула:
— Тёо-Тёо-сан, что случилось?
Потом, отбросив притворство, покаянно повесила голову: не время сейчас было соблюдать приличия и заставлять хозяйку пересказывать мучительный разговор с американской дамой.
— Не нужно ничего говорить, я все слышала из соседней комнаты, — сказала Судзуки. Она заламывала руки, явно пребывая в том же волнении, что и ее госпожа. — Не знаю, что сказать, что сделать. Возможно, нам стоит поговорить об этом после ужина, когда Дзинсэй ляжет спать. К тому времени мы обе успокоимся, у нас прояснится рассудок. Мать всегда говорила, что негоже обсуждать печальные, но важные вещи, когда ты расстроен и не можешь мыслить здраво.
Тёо-Тёо кивнула, и без дальнейших слов они принялись за приготовление ужина, превозмогая чувства, кипевшие в участницах этой семейной драмы, а Дзинсэй тем временим играл своими деревянными игрушками.
Судзуки стала скорее близкой подругой и верной компаньонкой, нежели служанкой, и каждый вечер ужинала вместе с Тёо-Тёо. Обычно их ужин проходил весело, они много болтали и смеялись, но сегодня ели тихо и серьезно, и даже Дзинсэй, будто почувствовав мрачное настроение взрослых, заснул на своем маленьком футоне без обычных капризов. Он даже не стал требовать, чтобы мать спела ему его любимую колыбельную.
— Судзуки, скажи, что мне делать, — наконец заговорила Тёо-Тёо с блестящими от слез глазами. — Хелен права: в Америке к Дзинсэю не будут относиться с предубеждением оттого, что он хафу. Он получит лучшее образование и возможность работать. Кто в Нагасаки, кроме очень богатых и влиятельных семей, может послать ребенка в Америку? Более того, здесь Дзинсэю придется расти в обществе, не принимающем его, потому что он хафу, и у него не будет отца, который мог бы защитить его и направить. Но как мне отпустить ребенка в такую далекую страну? Увижу ли я его снова, обниму ли? И все же не будет ли эгоизмом лишить Дзинсэя этой возможности, лишь бы он остался со мной? Что за жизнь ждет его, хафу, в Японии? Скажи мне, Судзуки, скажи, что делать… я совсем запуталась!
Судзуки понимала мудрость доводов Тёо-Тёо-сан, но была простой служанкой, не знала, какой совет дать госпоже, и поэтому сказала первое, что пришло в голову:
— Лучше всего было бы, если бы вы поехали с Дзинсэем в Америку.
Тёо-Тёо печально покачала головой.
— Нет, это невозможно! Пинкертон-сан теперь муж Хелен, они не захотят, чтобы я была рядом. Если я решусь отпустить Дзинсэя с ними, то должна быть готова надолго, а то и навсегда с ним расстаться. Моя единственная надежда в том, что когда-нибудь сын узнает, на какую жертву пошла его мать, и вернется, чтобы увидеться со мной перед моей смертью. А если я не отпущу его, то Дзинсэю придется расти, играя на задворках Маруямы, и я не смогу обеспечить ему достойное образование и жизнь.
Тем вечером Тёо-Тёо легла спать, так и не приняв решения: она постелила свой футон рядом с Дзинсэем, чтобы класть на него руку ночью, и долго смотрела на своего ребенка, пока, измученная, не провалилась в глубокий сон.
Проснувшись поутру, Тёо-Тёо обнаружила на подушке мокрые пятна: должно быть, она плакала во сне, настолько мучителен был выбор — отдать своего ребенка, чтобы обеспечить ему лучшее будущее где-то на краю землю, или обречь на жизнь полукровки в традиционном японском обществе.
Два десятилетия спустя молодой человек со светло-каштановыми волосами лежал, сжимая стопку писем, на своей кровати в каюте корабля, постепенно приближающегося к Японии. С затуманенным взглядом он думал о том, как невыносимо страдала его мать, сама недавний ребенок, когда на корявом английском поверяла бумаге рассказ о великой жертве, на которую пошла ради своего сына, в надежде, что когда-нибудь, возможно после ее смерти, эти письма каким-то образом попадут к нему и он узнает правду.
Мать не бросила его, а пожертвовала собственным счастьем, чтобы он вырос сильным и уверенным в себе молодым человеком с прочным положением в обществе.
ГЛАВА 12
Два дня спустя Тёо-Тёо приняла решение: она знала, что на самом деле у нее нет выбора.
Бледная, с застывшим лицом, на котором отсутствовало всякое выражение, она села напротив Судзуки в гостиной. Холод царил в каждой клеточке ее тела, словно из него высосали всю кровь, превратив в безжизненную оболочку. Ее сердце было так измучено, что она уже больше ничего не чувствовала.
— Я решила отдать Дзинсэя Пинкертону и Хелен, чтобы они увезли его в Америку и вырастили как собственного сына, — сказала она.
— Нет… Нет… — простонала служанка. — Пожалуйста, пусть Дзинсэй останется с нами, я буду о нем заботиться, и вам даже не придется мне платить, достаточно чашки риса, пожалуйста… Тёо-Тёо-сан… Мадам… У Дзинсэя-тян все будет хорошо… Мы будем защищать его ценой своей жизни и никогда не выпустим из виду… пожалуйста…
— Я думала об этом два дня и две ночи, Судзуки, — ответила Тёо-Тёо все тем же ничего не выражающим тоном, что так напугал служанку. Она будто не слышала слов Судзуки. — Мне нечего предложить моему ребенку, здесь
