— память об острых зубах гигантского тарпона.
Изгибы волн становятся все изысканней, море тихонько стонет в любовном наслаждении. Да, так просто было бы закрыть глаза и рухнуть в глубину, забыться вечным сном… Господи, как же хочется спать, но сейчас нельзя! Яхта — их единственное надежное убежище, материнская утроба, где спят его ребенок и собака, окруженные околоплодными водами. Здесь они в безопасности, отчего же сердце все равно трепещет от волнения и страха? В этой черной воде их подстерегает столько ужасных созданий, да и ветер может в любой момент перемениться и, как коршун, налететь на их кораблик.
Интересно, что все-таки случилось с прежним владельцем «Романи»? Неужели он тоже наслушался морских колыбельных? Или яхта качнулась, или он просто перевалился за борт в зовущую глубину, ведь море все поглотит, все заберет, что ему ни предложи. Значит, он умер в объятиях возлюбленной своей, счастливым, так? Или, как и Гэвину, ему было от чего бежать? Может, он специально купил «Романи», чтобы именно здесь, на Карибах, свести счеты с жизнью? Точно, наверняка так и было, он потерял себя, запутался. «Я ухожу… это благодать…» Как ушел Дональд Кроухёрст[3], — люди до сих пор гадают о его судьбе… Поскользнулся? Заснул? Прыгнул за борт по доброй воле? Где он, призрак погибшего шкипера, может быть, так и стоит на носу по левому борту?
* * *
Утром над морем встает ослепительно-желтое солнце, жжет им спины, парит над горизонтом как огромный глаз. Просыпается Оушен, приходит и садится рядом с ним в кокпите, смотрит на солнце через свои зеркальные очки.
— Ты как? — спрашивает он.
Она задумчиво кивает, видно, долго о чем-то размышляла. Не о пирате ли?
— Тот человек, — говорит она наконец.
— Да?
— Он ведь нам не товарищ?
— О нет!
— А кто он, папа?
— Пират.
— Как капитан Ахав?
— Нет, Ахав охотился на китов, а этот ворует чужие вещи.
— У этого плохого человека тоже не было ноги?
— У него не было одного глаза.
Оушен морщит носик, закрывает один глаз.
— А правда, что пираты иногда берут с собой попугаев?
— Да, или обезьянок.
Она смеется.
— Пираты никогда не будут нам друзьями, — говорит он.
Оушен кивает.
— А Сюзи нас защитит, да?
— Точно.
— Она откусит пирату ногу или руку, как белый кит.
— Возможно, и откусит.
— Папа, — Оушен смотрит в синюю ширь, — а мы ведь не умрем?
— С чего бы это? Нет, с нами все будет хорошо.
— Здесь так странно.
— Я знаю.
— Почему земля синяя, папа? Все вокруг синее.
— Не волнуйся, завтра дойдем до островов, и ты снова увидишь зеленые деревья.
Оушен осторожно кивает. Она до сих пор не решила, как ей реагировать на собственное похищение.
— Есть хочешь?
— Да.
— Тогда оставайся здесь и следи за морем, если появится пиратский корабль, позови меня. А я займусь завтраком.
Она кладет крошечную ладошку на румпель — он поставлен в режим автопилота — и сидит неподвижно, напоминая в своих зеркальных очках маленького слепого нищего.
— Ты что-нибудь видишь сквозь эти очки? — спрашивает он.
Дочь кивает. За пару дней она изменилась — загорела, обветрилась, льняные волосы выбились из хвостика, вьются вокруг лба.
В кают-компании он ставит на плитку чайник. В салоне пахнет собакой, простыни и спальники покрыты белой шерстью, на полу валяется одежда. Сюзи смотрит на него с лежанки, дружелюбно скалясь.
— Доброе утро, — говорит он ей.
Она зевает, бьет хвостом. Инцидент с пиратом давно забыт.
Раскачиваясь вместе с яхтой, он жарит яичницу, готовит тосты, достает из холодильника ветчину. В салоне душно, тем более при включенной плитке, с него градом стекает пот.
— Эй, на палубе! Дельфины не проплывали?! — кричит он Оушен.
Гэвин ставит на пол для Сюзи одну миску с водой, другую — с собачьими консервами. Собака радостно спрыгивает с лежанки и с жадностью набрасывается на еду.
Они с дочкой завтракают в кокпите, расставив тарелки на скамье. Не завтрак, а настоящий пир: апельсиновый сок, ветчина, яичница на тостах, чай. Мимо них, подобно серебряным пулям, на верхушках волн несутся летучие рыбы.
— Папа, папа, смотри! — кричит Оушен.
Рыбы пролетают мимо, сначала по две-три, а затем — целый косяк, словно невидимый лучник выпустил со дна моря в небо все стрелы из своего колчана. Сорок, а то и больше рыб-стрел взмывают над морем, аркой пролетают над палубой, две рыбы приземляются прямо у их ног. Шмяк! Они бьются о палубу, трепещут плавниками. Оушен визжит, Сюзи лает.
— Спокойно, — командует Гэвин. — Без паники.
Он ставит свою тарелку, поднимается, осторожно берет маленькую рыбку в руки, расправляет на ладони. Она напоминает серебряного ангела: марлевые крылья распахнуты веером, жабры пульсируют, — как игрушка, только что снятая с рождественской елки. Он подхватывает вторую рыбку, несет показать Оушен.
— Хочешь потрогать?
Оушен нерешительно подносит палец, проводит по рыбьей чешуе, сразу же отдергивает руку. Сюзи тоже любопытно — он разрешает ей понюхать рыбок.
— Видишь, и рыбы умеют летать, посмотри, какие у них крылья.
Оушен кивает.
— Папа, а разве это не глупо? Давать рыбам крылья?
— Это природа, черепашка моя, мы ей не указ. Она создает птиц без крыльев или зверей, которые могут жить и на земле, и под водой. На свете столько странных тварей водится, некоторые нам вообще кажутся совершенно неестественными.
— Как белый кит?
— Хотя бы.
Сюзи подвывает, похоже, ей жалко рыбок, оказавшихся в такой стрессовой ситуации.
— Хорошо, хорошо, не волнуйся, — говорит он собаке и бросает рыб за борт.
Они продолжают завтракать, а вокруг блестит и переливается море, обгоняя яхту, несутся безумные рыбы, а на востоке огромной золотой звездой встает солнце.
Они молча жуют, им некуда торопиться, съедают все яйца, потом всю ветчину. Наевшись, Гэвин чувствует, как к нему возвращаются силы, иссякшие после спешного отхода с Маргариты. Настроение улучшается. «Романи» идет полным ходом, узлов шесть делает точно, попутный ветер раздувает паруса. Его тело вспомнило, как управлять яхтой, и сейчас он гораздо уверенней чувствует себя в роли шкипера. Вокруг ни единой живой души — все Карибское море в их распоряжении.
— Оушен, от тебя плохо пахнет, — говорит он, когда завтрак окончен. — Пора принять душ.
— Нееет, не надо! — кричит она.
— Надо.
Он приносит две большие бутылки пресной воды, мыло, шампунь. Они оба очень грязные, который день ходят в одной и той же одежде. Он пристегивает дочь страховочным тросом к лееру, ставит около борта, льет ей на голову воду. Она послушно закрывает глаза, и его пронзает волна нежности: его маленькая девочка полностью доверяет ему. Он
