вместе с Тавригиным. Он выглядел задумчивым, а я не собиралась отвлекать наши главные мозги от внутреннего анализа. Так и прошли до самого первого этажа – похоже, ему тоже нужно было поговорить с охраной.
– Романыч! – позвала я.
Тот, конечно, сразу подошел, но поздоровался с более высокопоставленным лицом, чем являлась я в его глазах:
– Доброе утро, Алексей Алексеевич.
Тот вынырнул из задумчивости:
– Доброе… Роман, да? Послушайте, Роман, у нас в юридическом отделе камеры установлены?
– Конечно.
– Мне нужны все записи за последние две… нет, три недели. Принесете в мой кабинет.
– Конечно. Сейчас только Петра Александровича предупрежу.
И Рома тут же помчался выполнять распоряжение. Вы только посмотрите на этого негодяя, когда он в рабочем режиме! Я остановила Тавригина:
– Все-таки подозреваешь шпионаж?
– Лучше этот момент сразу исключить.
– Алексей… – я не знала, имею ли право говорить, но в данном случае речь шла о компании отца! – У меня нет никаких доказательств, но этому Роману я не доверяю. Он работает у нас всего два месяца. И он… подозрительный.
Тавригин посмотрел на молодого охранника, который на другом конце холла разговаривал с Петром Санычем.
– Лариса, эти махинации – дело рук кого-то очень башковитого. Сомневаюсь, что у нашего парня за плечами финансовый факультет.
– Да. Но его можно нанять. И охраннику уж точно по плечу стереть с записей камер какой-нибудь эпизод.
– Тогда он его уже стер… – Тавригин задумчиво покачал головой. – А кому из них можно доверять, Лариса?
В действительности, под подозрение попадал только один, но я перестраховалась:
– Петру Александровичу. Он с отцом почти с самого начала. Если он способен предать, тогда вообще никому верить нельзя. Петр Александрович – скорее друг или даже родня. И остается на должности начальника охраны только по одной причине: так он на самом деле может быть полезным отцу.
– Спасибо за ценную информацию. Пусть записи с камер проверяет Петр Александрович, и лучше тайно…
Мне показалось, что Тавригин теперь окончательно растерялся. Решила его подбодрить:
– Если кто и вытащит нас из передряг, то только ты. На кону будущее всей моей семьи.
– На кону моя репутация, поэтому я даже не рассматриваю возможность провала, – сказав это, он крикнул парню, который уже направлялся в юридический отдел: – Роман, стойте! Не надо, это подождет. Проверьте, пожалуйста, сигнализацию на окнах шестого этажа.
Тот только плечами пожал и повернул к лифту. Но теперь его окликнула я:
– Эй, напарник! Мы с тобой летим в Екатеринбург!
Он обернулся и наконец-то соизволил заметить мое присутствие:
– Без проблем. Только при условии, что вы угостите меня омарами, Лариса Сергеевна.
– По рукам. Самолет в шесть утра!
– Тогда заезжайте за мной в пять – помните же мой адрес?
Алексей Алексеевич проводил его недоуменным взглядом, потом наклонился ко мне:
– Очень интересно… Очень.
Мне осталось только плечами пожать. А как еще объяснишь, что себе в попутчики и телохранители я выбрала того самого человека, которого подозреваю? Всего лишь мимолетный импульс: хотелось бы веселой поездки, а в компании Ромы это хотя бы теоретически возможно. Больше никого из парней я звать не стала. Вряд ли пострадавший клиент будет агрессивен настолько, что его один супергерой не остановит.
* * *
Ромка проспал почти весь перелет. Лучше бы самого дядь Петю позвала, два часа хохотала бы, вместо того чтобы недоуменно прислушиваться к мерному сапу с соседнего кресла. Коротко говоря, он начал меня сильно разочаровывать.
Судебный иск мог бы дискредитировать всю новую фармацевтическую линию, поэтому его надо было предотвратить любой ценой. Господин Игнатьев до сих пор находился в стационаре, там мы его и нашли. Однако выглядел он вполне здоровым. Но начал краснеть сразу же после того, как я представилась.
– Ничего не выйдет, шарлатаны! Ничего у вас не выйдет! Ваши таблетки надо снять с производства, а вас всех под суд!
– Макар Владимирович, – я разместилась на единственном стуле в палате. Рома встал за моей спиной. – Возможно, ваша аллергия вызвана одним из компонентов. Мы предлагаем оплатить полную диагностику…
– А на кой черт мне твоя диагностика? Я чуть не умер! И уж точно никогда больше не куплю ничего из вашей продукции!
– Я понимаю, Макар Владимирович. Но препарат прошел клинические испытания. Ваш случай – очень неприятная случайность! И мы, безусловно, его опишем…
– Ага! Знаю я, как вы опишете! Меленькими буковками на краешке инструкции! А все, что уже в продаже, так и будет продаваться. Пока кто-нибудь не умрет! Только судебное решение вам спеси поубавит и спасет людей. Да мне на себя плевать, но ради других я не имею права сдаться!
Он вел бы себя так же в обоих случаях: и если его аллергия была кем-то «оплачена», и если он всерьез пострадал. Разговор обещал быть долгим. Но Роме, похоже, просто наскучило стоять без дела:
– Или мы можем обо всем забыть. Например, за двести тысяч. Нет, за пятьсот. Подумайте, Макар Владимирович, если Бергманы докажут, что клинические испытания проводились по правилам, то вы и того не получите. А они докажут, уж поверьте. У этих богачей повсюду связи. Вы серьезно считаете, что сможете отвоевать хоть каплю у целой армии их юристов? Да они вас в конце еще и сумасшедшим признают, с них станется. А вот пятьсот тысяч уже сегодня – совсем другое дело. И умоляю, забудьте об этих таблетках и никогда больше не принимайте их препараты.
Я повернулась к нашему вроде бы сотруднику, чтобы испепелить его на месте. Но тому и дела не было до моего взгляда.
– Ну… прямо пятьсот? – Игнатьев оживал на глазах, а голос все сильнее дребезжал – он явно такую сумму услышать не ожидал. – В конце концов, я ведь не умер…
Рома, посчитав это окончанием разговора, шагнул к выходу:
– Оформляй документы, Лариса Сергеевна. И пойдем уже в ресторан.
Я была вынуждена завершить его план, достала заранее составленный отказ от претензий. В любом случае вопрос решен. Но в коридоре высказалась по полной программе:
– Пятьсот? Витебский, ты мог весь тот же монолог выдать, но с другими цифрами! И конечно, про связи и сумасшествие было явно лишним.
– Ой, да какая разница? У вас же столько денег – пятьсот туда, пятьсот сюда, никто и не заметит.
– Ошибаешься!
Как объяснить пареньку, который даже от бизнес-зала в аэропорту охренел, что снизу все выглядит более блестящим, чем есть на самом деле? У отца никогда не было возможности раскидываться деньгами без счета. А уж в текущей ситуации вообще каждый рубль в любой момент потребуется. Правда, о текущей ситуации с Ромой лучше не болтать – черт его знает, что именно он в нашем особняке и с какими целями искал. Может, как раз заголовки для тех самых статей и придумывал?
И все же я решила дать себе небольшую передышку. Нет ничего страшного, если мы полетим домой утренним рейсом. Особенно настроение поднялось после телефонного разговора с отцом – он не слишком сильно разозлился, услышав сумму откупа. Наверное, потому что я ему наплела, что Игнатьева только этими деньгами и удалось убедить. Дескать, начинала я торговлю с тридцатки, а к половине миллиона больной уже сам утомился. Рома сидел рядом и беззвучно смеялся.
Мы перекусили в ресторане, и на этот раз не пытались сбежать не расплатившись – а это в сравнении менее напряженно. Кстати говоря, омары Роме не понравились. Он так умилительно опечалился, не желая расставаться с давнишней мечтой, что я не могла сдержаться от подшучиваний, предлагая ему варианты других блюд, о которых можно мечтать годами.
Потом мы завалились в мой номер, чтобы оценить тамошний бар. И разместились с бутылкой вина на огромном мраморном балконе, с которого открывался безупречный вид на город. Все шло настолько гладко, что вообще какие-то мнимые противоречия забылись. На такой разморенной волне нетрудно и лучшими друзьями заделаться.
Рома выглядел разомлевшим и спокойным – лучшее время для допроса:
– Давай, напарник, расскажи о своей семье. Кто твои родители?
Он смотрел вдаль с улыбкой, ничуть не напрягшись от вопроса.
– Отец умер. Мне было два года, поэтому знаю его только по фотографиям. Он был ученым. А наука – это море
