людей, потому что они хотят, чтобы мы видели именно это. Смотри внимательно. – Он указал на болотницу, которая нырнула в воду. Река была мутной, и разглядеть что-либо было трудно, но Корделия последовала указанию отца. Она внимательно наблюдала.
Болотница проплыла у них под ногами, свисавшими с причала. Она оставалась лишь тенью в илистой мути, но на глазах Корделии эта тень менялась, превращалась из чего-то человекообразного в нечто совершенно не похожее на человека – что-то пупырчатое и округлое, не имеющее реальной формы.
– Видишь? – сказал ей отец. – Они такая же часть реки, как вода или ил. Как река показывает наше искажённое отражение, так и они. Вот почему они не могут покинуть реку – это разрушит иллюзию.
Корделия на мгновение задумалась, глядя, как голова болотницы – с человеческими глазами, ртом и лицом – появляется на поверхности. Но теперь, когда отец объяснил ей это явление, Корделия поняла, что те черты, которые она считала поразительно красивыми, больше походили на отражение в кривом зеркале.
– Тогда почему они так любят петь? – спросила она.
На это её отец мягко улыбнулся.
– Они любят петь по тем же причинам, что и люди, Кор. Потому что это позволяет им быть услышанными.
Но сейчас отца с ней не было, а песня болотниц не была похожа ни на что ранее слышанное Корделией. Она звучала не для того, чтобы быть услышанной, она нужна была для того, чтобы заманивать людей.
Корделия заметила эту приманку, как рыба, увидевшая что-то блестящее, но вместо обещания еды Корделия услышала нечто совсем другое. В песне болотниц она услышала голос отца, зовущий её.
Это было то, что она так старалась услышать во время поминовения: отец произносил её имя, снова и снова, так делал только он.
«Корделия, Корделия, Корделия».
В горле Корделии встал комок, она смахнула слёзы, навернувшиеся на глаза. Ей так не хватало этого голоса.
Но одного голоса было недостаточно.
«Найди меня, Корделия. Я жду тебя. Мне нужна твоя помощь».
Резкий щипок за мягкую кожу на сгибе локтя Корделии прорвался сквозь туман в её сознании, и она встряхнула головой, пытаясь прогнать остатки этого тумана. Она повернула голову и увидела, что Ларкин наблюдает за ней, держа её за локоть, словно собираясь ущипнуть ещё раз, если понадобится. А затем Корделия посмотрела вниз, на собственные ноги, и ужас заставил её полностью очнуться. Она уже сделала три шага к краю плота, к болотницам, наблюдавшим за ней голодными глазами. Плот под её ногами накренился, и она попятилась к центру, чтобы не перевернуть утлое судёнышко. Она знала, что если бы Ларкин не ущипнула её в тот момент, то без колебаний прыгнула бы в воду.
Корделия постаралась сосредоточить внимание на подруге, а не на голосах болотниц, которые грозили снова утопить её разум в дурмане. «И они утопят не только мой разум, если я им позволю», – подумала она.
Внезапно Дэш сделал шаг к воде, заставив плот снова опасно накрениться, затем ещё шаг, и его лицо сделалось таким же, каким, по мнению Корделии, было её собственное лицо несколько мгновений назад: мечтательным, с сонными глазами, с губами, растянутыми в улыбке. Ларкин и Зефир попятились назад, чтобы плот не перевернулся, Корделия бросилась к Дэшу, но он опередил её на шаг – он был уже так близко к воде, что если бы одна из болотниц потянулась к нему, то… Корделия не дала себе закончить эту мысль. Пение было громким, но она должна была заглушить его.
Она закричала.
Дэш моргнул и огляделся по сторонам, словно удивляясь тому, что находится здесь, а не где-то ещё. Он отступил на шаг, плот покачнулся, Дэш потерял равновесие, и тут болотница протянула руку и ухватилась за то место, где только что была его лодыжка.
Болотницы запели громче, и Дэш опять повернулся к ним, его лицо снова застыло, как в тех редких случаях, когда он ходил во сне. Корделия сделала глубокий вдох, готовясь снова закричать, но прежде чем она успела это сделать, Зефир проскочил мимо неё и бросился на Дэша, повалив его на плот. Они боролись, и плот опасно раскачивался, грозя опрокинуться.
– Закрой ему уши! – крикнула Ларкин, и Зефир поспешно повиновался, но у него ничего не вышло. Дэш дико метался, к тому же каждый раз, когда Зефир открывал свои собственные уши, он впадал в оцепенение и вынужден был зажимать их снова.
– Дэш, это уловка! – закричала Корделия. – Заткни уши!
– Нет! – возразил Дэш, наконец-то сумев спихнуть с себя Зефира, отчего плот снова накренился, но как только он это сделал, Корделия толкнула его плечом, и он растянулся на животе в центре плота. Она закрыла ему уши руками и после секундного раздумья села ему на спину. Ларкин и Зефир быстро последовали её примеру, навалившись на него так, что он уже не мог подняться.
– Отпустите меня! – кричал Дэш, безрезультатно брыкая ногами и колотя руками, хотя плот продолжал раскачиваться. – Папа там, внизу! Я должен спасти его! Я нужен ему!
– Это обман, Дэш, – сказала Корделия, но, даже произнося эти слова, она чувствовала, как слабеет её собственная решимость. Что, если отец действительно был там, внизу, и ждал, что она поможет ему?
Она помотала головой, пытаясь сохранить рассудок. Вспомнила подлинный образ отца, его настоящий голос, рассказывающий ей последнюю историю, – историю о болотнице, которая не умела петь.
– Танец, – пробормотала она так тихо, что её не было слышно за пением болотниц.
Ларкин нахмурилась, пытаясь удержать Дэша на месте.
– Что ты сказала?
– Танец, – повторила Корделия уже громче. – Болотницам нравится смотреть на танцы, помнишь?
Ларкин взглянула на неё так, словно думала, что Корделия сошла с ума. Возможно, так оно и было, но они застряли посреди реки, окружённые взбесившимися болотницами. Они должны были попытаться что-то сделать.
Корделия жестом велела Ларкину и Зефиру отпустить Дэша, но прежде, чем её брат успел снова вскочить на ноги и броситься в воду, Корделия крепко схватила его за руки и начала кружиться.
Этот танец не был изящным. Если обычно Корделия хорошо танцевала, то кружиться на хлипком плоту, шатавшемся под ногами, и при этом цепляться за брата, который изо всех сил пытался высвободиться и броситься в реку, было гораздо сложнее. Ей приходилось крепко держать его, а он поначалу сопротивлялся, глядя на болотниц, – настолько заворожило его их пение.
Но потом произошло нечто странное: болотницы перестали петь. Не все разом, не мгновенно, но один за другим их голоса затихали, и вдруг они сами стали
