характера. Одним и тем же препаратом можно вылечить человека и можно убить.
Иван Андреевич включил свет. На журнальном столике нашел телефонный справочник. Все — по-английски. Отделы научного Центра: «А», «В», «С»... Далее — фамилии сотрудников и ни одного названия должности, затем — номера квартирных телефонов. Вот наконец — Уоткинс.
Показалось, что он еще не ложился. Ответил так быстро, словно дежурил у телефона, и голос бодрый, не заспанный.
— Где я могу познакомиться с документами по вашим экспериментам? Нужны протоколы, результаты анализов.
— Сейчас все будет! — обрадованно ответил Уоткинс.
Иван Андреевич застелил постель и начал одеваться.
Вскоре появился Уоткинс. Он мягко отмерял шаги, ступая на носках лаковых туфель, будто опасаясь кого-то побеспокоить. О его спешке Иван Андреевич догадался: пришел без галстука бабочки, вряд ли это похоже на педантичного Уоткинса. Из желтого, с трехэтажными замками портфеля начал доставать папку за папкой.
— Здесь — протоколы, — сдержанно говорил он дрожащим от радостного волнения голосом и часто взглядывал на Петракова. — Здесь — анализы. Здесь — решения ученого совета...
— Не слишком ли много сразу, перелистать за ночь и то не успею, — развязывал тесемки первой папки Иван Андреевич.
— Как вам угодно, господин профессор, как угодно, — раскланивался Уоткинс.
— Хорошо, оставьте, посмотрю.
От этих своих слов Ивану Андреевичу показалось, что он в гостях ставит себя в положение мэтра. Подобный тон посчитал неприличным для себя. Утомился за день. Потому, наверно, и хочется покороче, а Уоткинс может подумать совсем иное: мэтр...
— Любые пояснения могу дать по телефону, господин профессор. А если захотите, приду в любой час. Даже среди ночи. — Уоткинс по-прежнему раскланивался и пятился спиною к двери.
Итак, документы. Пока ничего непонятного. В объяснительной записке — ссылки на долгую жизнь соединительных тканей. Это хорошо известно Ивану Андреевичу. Достаточно вспомнить Древний Египет... Здесь за три тысячелетия до нашей эры мумифицировали трупы. Прошло столько веков! И вот в наши дни ученые взяли от этих мумий клетки соединительной ткани, положили в питательный раствор. Клетки начали делиться. Значит, они живы! Разве это не наводит на мысль о возможности долгой жизни?
«Резонно, резонно...» — думал Иван Андреевич, перелистывая бумаги. Вот еще ссылка, теперь на окружающую современного человека природу. Крапчатый суслик, самый обычный. Летом, когда активен, он делает до ста, даже до двухсот дыхательных движений в минуту. А во время зимней спячки всего лишь одно, в крайнем случае четыре дыхательных движения. Температура тела у суслика летом обычно бывает тридцать два — сорок один градус, а зимой она падает до трех, даже до одного градуса. Уменьшается и кровяное давление, наступает глубокое торможение центральной нервной системы. Да, имеется нечто общее в поведении клетки соединительной ткани мумии и всего организма суслика зимой. Это прежде всего замедленный обмен веществ. Температура... Что и говорить, ценные крупицы. Значит, Уоткинс использовал подобные предпосылки. Что ж, резонно...
Все же усталость брала свое. Иван Андреевич все больше и больше напрягался над очередными страницами. Буквы порой расплывались. А ведь так можно пропустить важные подробности.
— Хватит, — наконец произнес Иван Андреевич.
Лежа в постели, он чувствовал, как немеют ноги, руки; понимал — наступает забытье.
Когда проснулся, то по привычке протянул теплую, распарившуюся за ночь руку к холодной, с толстым декоративным стеклом, тумбочке, что всегда стояла у его кровати, На этот раз тумбочки не было, значит, не было и часов, чтобы определить время. Открыл глаза. Вмиг вспомнил, где он. Странно, подумал прежде всего не о Центре под прозрачным куполом, а о духоте в самолете после приземления на Талуме...
С веранды доносились мужские голоса. Разобрать можно было только отдельные слова. И по тому, что разговаривавшие то и дело переходили на шепот, Иван Андреевич понял: его ожидают и в то же время осторожничают, боясь разбудить. Ему всегда было неловко, если он заставлял ждать себя.
На веранду вышел всего через несколько минут после того, как проснулся, был тщательно выбрит, аккуратно одет. Сейчас неплохо бы сменить сорочку, но она осталась в саквояже. И все же полосатый воротничок на Иване Андреевиче был без единой складки, брюки, пиджак — словно из-под утюга.
Первым навстречу поднялся с диванчика Гровс. И опять Иван Андреевич отметил его сутулость, больную, перетягивающую все тело вперед, лысую голову.
— Рад видеть, господин Петраков! — пророкотал он. — Как отдыхали? Удобно ли здесь? Если хотите, то оставайтесь в этой квартире. Уважаемый Уоткинс со своими причудами способен лишить хорошего настроения даже ангела. Так что, если вас устраивает здесь, то оставайтесь.
Рядом с Гровсом стоял Уоткинс. Черная с россыпью белого горошка бабочка, внимательно ожидающие встречного взгляда глаза. Учтиво пожал руку.
— Я вам кое-что скажу, — ответил на его вопросительный взгляд Иван Андреевич.
Улыбался Жак, ожидая рукопожатия Петракова. Беззаботностью, ощущением радости жизни веяло от него. В петлицу серого пиджака была воткнута бледно-розовая гвоздика. Цветы не попадались еще на глаза Ивану Андреевичу. Оказывается, есть они здесь, такие же, как и в открытом, без купола, мире. А может быть, они не свои, а привезенные? Рыжеватые волосы Жака волнисто спадали на виски, на впалых щеках играл румянец.
— Я только что принимал морскую ванну. Вы любите морские купания? Каждый раз я заново на свет нарождаюсь, — приветливо говорил Жак.
Был и незнакомый. Невысокого роста, коренастый, он вразвалочку, покачиваясь, подошел к Ивану Андреевичу, склонил голову в поклоне, и его редкие, будто из старой бесцветной пакли, волосы, напомаженные бриллиантином, не сдвинулись при этом, не нарушили пробора.
— Хаббарт, — представился он. На Ивана Андреевича смотрели сквозь круглые стекла очков в золотой оправе узкие, хитроватые глаза, на губах неподвижная улыбка восточного дипломата.
Его отгородил собою Гровс.
— Господин Петраков, примите приглашение вместе позавтракать. — Он развел руками, как бы объединяя жестом себя, Жака, Уоткинса и Хаббарта.
— С удовольствием. Благодарю вас. — Иван Андреевич отыскал глазами Уоткинса. — Мне кажется, маловато той предпосылки, с которой я ознакомился, чтобы вам окончательно избрать направление для такого весьма серьезного эксперимента. Вы не находите?
— Что вы, господин профессор! Предпосылка вполне достаточная.
Уотнинс взглянул на Гровса, на своих коллег по Центру. Всем видом показывал, что разговаривает с Петраковым на равных. Глаза так и блестели: на равных!
— Господин профессор! Животные, которые находятся в спячке, устойчивы к инфекции. Заразим того же крапчатого суслика... Он не заболеет до
