твой, наш старый господин, умирает!
Ван Младший ни разу не виделся с отцом с того дня, как убежал из дому в припадке гнева, потому что отец его, будучи уже в преклонном возрасте, взял на свой двор Цветок Груши, молодую девушку, воспитанную в доме. Ван Младший и сам не знал, что любит ее, пока не услышал о поступке отца. В ту же ночь он бросился на отцов двор. Весь день, с тех пор как услышал, он думал только об этом, и так тяжело ему стало от этих дум, что он не выдержал и ворвался в ту комнату, где сидел его отец с девушкой. Да, он ворвался в ту комнату из жаркой тьмы летней ночи, увидел Цветок Груши, тихую и бледную, и понял, что мог бы полюбить ее. И такое море гнева поднялось в нем против отца, что он не мог совладать с ним, будучи гневливым от природы, и, чувствуя, что сердце его разорвется, если он даст волю гневу, убежал из отцовского дома в ту же ночь, и потому, что он всегда стремился к приключениям, стремился совершать геройские подвиги, став под чье-нибудь знамя, он истратил все серебро, что было при нем, на дорогу, уехал далеко на юг и поступил на службу к генералу, который выдвинулся во время мятежа. А Ван Младший был такой высокий и сильный юноша, с таким темным и грозным лицом и твердо сжатым над крупными белыми зубами ртом, что генерал сразу отметил его, приблизил, и очень скоро повысил в чине, гораздо скорее, чем это делается обычно. Так случилось отчасти потому, что Ван Младший был молчаливый и строгий юноша, и генерал начал доверять ему, отчасти же потому, что он был такого сурового и гневного нрава, что, разъярившись, не боялся ни убивать, ни быть убитым, а таких храбрых людей мало среди наемных солдат. К тому же была война, а во время войны солдату легко выдвинуться, – так было и с Ваном Третьим; по мере того, как стоявшие выше его падали убитыми в бою или выбывали из строя, генерал все повышал и повышал его в чине, и наконец из простого солдата Ван Третий стал начальником над многими людьми; возвращаясь в отцовский дом, он был уже начальником.
Выслушав посланного, Ван Младший отпустил своих людей и ушел один в поле, а посланный издали следовал за ним. Был день в начале весны, в такие дни отец его, Ван Лун, любил выходить из дому и смотреть на свою землю, в такие дни он брал мотыгу и разрыхлял землю между рядами пшеницы. И хотя посторонний взгляд не заметил бы в ней никакой перемены, он видел в ней зарождение новой жизни, залог того, что земля даст новый урожай. Теперь он умер, но Ван Младший не мог думать о смерти в такой день.
По-своему Ван Младший тоже чувствовал весну. В такое время, когда его отец чувствовал тревогу и выходил осматривать свою землю, Ван Младший тоже тревожился, каждую весну мысль его возвращалась к задуманному им, – оставить старого генерала и начать войну за свой страх, переманить людей под свое знамя. Каждую весну ему казалось, что он может и даже должен это сделать, и год за годом он обдумывал, как выполнить свой замысел, и замысел этот стал его мечтой и целью, к которой он стремился, так завладел им, что этой самой весной он сказал себе, что пора приступить к задуманному делу, что служить под началом старого генерала он больше не в силах.
Правду сказать, Ван Младший злобился на старого генерала. Когда он впервые стал под его знамя, этот генерал был одним из тех, кто руководил восстанием против бесчестного правителя; тогда он был еще не стар и умел говорить о революции, о ее величии и о том, что все честные люди должны бороться за правое дело; у него был звучный голос, гремящий раскатами, слова легко текли у него с языка, и он умел растрогать людей, сам оставаясь холодным, хотя его слушатели этого не знали.
Услышав впервые такие справедливые речи, Ван Младший растрогался, так как был простодушен, и поклялся поддерживать генерала в таком правом деле, и дело это заполнило всю душу.
Вот почему, когда восстание успешно закончилось и генерал, вернувшись с войны, избрал себе для житья плодородную речную долину, Вану Младшему удивительно было видеть, что этот человек, на войне державший себя героем, теперь с увлечением занимается самыми обыденными делами, он не мог простить генералу, что тот до такой степени изменил себе, и – странное дело! – Ван Младший чувствовал себя так, словно у него что-то отняли или украли, но не сумел бы сказать, что именно. И тогда в озлоблении у него впервые появилась мысль уйти от генерала, которому он служил во время войны верой и правдой, и идти своей дорогой одному.
В это время власть уже отошла от старого генерала, он обленился, жил доходами с земли и не вел больше войн. Он растолстел до тучности, ел каждый день самые изысканные кушанья и пил заграничные вина, которые так крепки, что разъедают внутренности, говорил уже не о войне, а о том, какой соус приготовил повар к морской рыбе, или о том, что другой повар наперчил кушанье так, что его не стыдно было бы подать и императору. Когда генерал наедался до того, что не мог больше проглотить ни куска, единственным его развлечением были женщины, – он имел не меньше пятидесяти жен. Из прихоти он завел себе разного рода женщин; была у него даже чужеземка с очень белой кожей, глазами цвета листвы и белыми, словно кудель, волосами; чужеземку он купил где-то за дорогую цену. Он боялся ее, потому что она была очень зла, вечно кипела от раздражения и что-то бормотала на своем странном языке, словно колдуя. Но все же это забавляло старого генерала; к тому же можно было похвастаться, что есть и такая женщина среди его жен.
Под началом такого генерала другие военачальники тоже стали беспечны и распущены, бражничали, пили и брали деньги с народа, и народ от души возненавидел генерала и все его войско. Но молодые солдаты и храбрецы задыхались от бездействия, и так как Ван Младший держался со всеми свысока, жил воздержанной жизнью и даже не смотрел на женщин, то мало-помалу солдаты обратили на него свои взоры и говорили между собой:
– Не он ли станет нашим вождем?
И смотрели на него с
