Бора, заметив: «Третьи партии, ну куда они идут?»219
По предположению «Таймс», существовало две главные причины, по которым политики так легко отказались от идеи третьей партии: одна причина была связана с историей, а другая — что весьма любопытно — со словами-ярлыками. Во-первых, рассуждала газета, политики помнили, что прогрессистские партии Тедди Рузвельта и Роберта Лафоллета потерпели крах; а во-вторых, политики осознавали, что «их принципы лучше продвигаются, оставаясь связанными со старыми партийными именами и партийными организациями, даже когда эти принципы противоположны всему тому, что отстаивает их партия»220.
Хотя либерализм пока не играл важной роли в американском политическом контексте, рассмотренные две попытки создания третьей партии подготовили почву для нового символа — и помогли затуманить его значение. Участники первой группы, «Людей сорок восьмого», называя себя либералами, породили лишь путаницу в отношении этого термина. Первоначальные «Люди сорок восьмого» представляли собой изгнанную <из Германии> группу немецких либералов, которые приехали в США и продолжили здесь свою полемику с католическими группами221. Новые «Люди сорок восьмого», несомненно, были их интеллектуальными наследниками. Большая часть членов этой организации, по свидетельству их секретаря, являлись бизнесменами или лицами свободных профессий222, которые выступали помимо прочего за уменьшение президентских полномочий в сфере международных отношений, за ограничение права Верховного суда объявлять законы не соответствующими Конституции, за общественную собственность на транспорте и за «действительное восстановление конституционных прав на свободу печати, свободу слова и публичных собраний»223.
Судя по действиям «Людей сорок восьмого», смысл, который они вкладывали в слово «либеральный», существенно отличался от либерализма партии Чёрча. Либералы Чёрча, будучи, по большей части, бизнесменами-республиканцами, не были интеллектуальными наследниками немцев-иммигрантов. Сам Чёрч тоже был активным республиканцем224, и председатель исполнительного комитета Ассоциации за отмену сухого закона225 Пьер Дюпон одобрил предложение Чёрча о создании новой Либеральной партии226. Среди приблизительно 100 человек, присутствовавших на собрании в Нью-Йорке, на котором было выдвинуто предложение о создании Либеральной партии, были «промышленные магнаты, президенты железнодорожных компаний, преподаватели колледжей, руководители пароходных компаний, представители банковского бизнеса и торговли»227. В программе этой Либеральной партии, весьма несхожей с программой «Людей сорок восьмого», много места было отведено критике антиалкогольной поправки, пуританских законов228 и «тех эгоистических фанатиков, которые оставляют свои унылые кафедры и идут в Вашингтон и в столицы штатов требовать законов, контролирующих поведение их коллег»229, Когда обе группы (и «Люди сорок восьмого», и бизнесмены — противники сухого закона) предъявили свои права на привлекательный символ «либерализм», это в конечном итоге должно было способствовать и тому, чтобы это слово вошло в употребление, и тому, чтобы значение этого слова стало менее ясным.
Можно предположить, что если «либерал» представляет собой выигрышный политический символ и что если политики осознавали преимущество владения этим символом, то были люди, которые возражали против попыток экспроприировать это слово теми организациями, о которых мы только что говорили. Дискуссия, которая могла бы завязаться в этом случае, скорее всего получилась бы недостаточно массовой, поскольку организации эти были маленькими и недостаточно значимыми. Дискуссия, имевшая место в реальной действительности, такой и оказалась.
Одним из выдающихся защитников собственной модели либерализма был доктор Николас Батлер, занимавший в 1920-е годы пост президента Колумбийского университета. Его политическую философию нелегко изложить в одном абзаце, но справедливости ради надо заметить, что сегодня многие из его убеждений мы сочли бы консервативными. Рексфорд Тагвелл, учившийся в Колумбийском университете в период президентства Батлера, назвал его «образцом реакции». Тагвелл вспоминал:
«Мы перестали серьезно воспринимать президента нашего университета, когда он начал ежегодно торжественно заявлять о своем несогласии с поправкой о детском труде230. Кроме того, мы постоянно помнили о жестокости, проявленной им в отношении таких выдающихся членов факультета, как Бирд, Дана и Кэттел, когда они отказались присоединиться к академическому гусиному шагу во время Первой мировой войны…231
Он и в самом деле обладал экстраординарной способностью говорить вещи, которые вызывали насмешку. “Детского труда в Соединенных Штатах не существует… Это несомненный факт, несмотря на совершенно неуместную статистику, приводимую в его опровержение”, — цитировали газеты его выступление в один из дней во время слушаний в законодательном собрании штата, посвященных поправке о детском труде. Однажды, проснувшись, мы прочитали, что “большая часть того, что говорится о неправильном распределении богатства — полнейшее измышление… придуманное радикалами”; а в другой раз он заявил, что “капитализм — спорный термин, придуманный Карлом Марксом”»232.
Однако сам Батлер считал себя очень хорошим примером либерала. В 1923 г. он остро чувствовал, что «в Соединенных Штатах и в огромной части мира либерализм потускнел», и сетовал, что, поскольку либерализм умирает, его враги теперь получили возможность сражаться за его имя: «Те, кто старается присвоить себе имя либерала и приложить его ко всякого рода нелиберальным и антилиберальным учениям, уже навлекли на него позор, так что последователи великих либералов, существовавших в истории англоязычных народов, сбиты с толку и пристыжены… Немало либералов обескуражены, ведь произошло нечто поразительное! У них на глазах их критики и враги украли их собственное имя — ради тех благородных ассоциаций, которые с ним связаны!»233.
Хотя Батлер не пояснял, что он имел в виду под либерализмом, он утверждал, что либералы по необходимости являются прогрессистами и не могут быть реакционерами, поскольку способности человека и удовлетворенность свободой не имеют пределов. Он добавлял также, что прогрессист — это не тот, кто фиксирует цены с помощью законодательства, накладывает правительственные оковы на торговлю и промышленность, пытается контролировать привычки и поведение людей или посредством закона освобождает какие-либо группы граждан от обязанности платить налоги234.
Спустя два года, на симпозиуме «Либерализм: Евангелие открытого ума», Батлер больше не заявлял, что либералы должны быть прогрессистами: иногда либералы могут быть консервативными или даже радикальными, в зависимости от изменяющихся обстоятельств, уверял он. Сутью либерализма теперь был не прогрессизм, а «стойкая приверженность к либеральным представлениям о вере и свободе», поскольку «истинный либерал — это тот, кто верит в свободу, будь то свобода интеллектуальная, гражданская, политическая, экономическая или религиозная»235.
Президент Дартмутского колледжа доктор Мартин Хопкинс, по-видимому, был согласен с Батлером в том, что левые группы постепенно захватывают слово «либерал». В речи, обращенной к двум тысячам студентов Дартмута в 1923 г., он предостерегал: «В настоящее время… имеются… экстремисты, называющие себя “либералами” с большой буквы… [они] используют поле либеральной мысли в своих интересах. Эта группа действует профессионально; приписывая себе все добродетели и
