Возвратившись, сын делился впечатлениями:
– Представляешь, там так здорово! Тетя Зоя показала все. Пол паркетный! Ковры на полу, лавки лакированные! Иконы! Красиво! Здоровая такая люстра под куполом!
– Это паникадило.
– В нем свечи зажигают?
– Да. Тебя теперь знают. Ходи туда, не забывай! – Вера слушала этот наш разговор, и я чувствовал, что она довольна сыном. Алеша записался в воскресную школу. Но организация уроков по разным причинам усложнялась: то снежные заносы, то наставница заболела. И сын вскоре охладел к церковным делам.
В молодости земные интересы сильнее духовных, а очередь за последним днем жизни кажется бесконечной! Пока мы молодые и трава пахнет зеленью, мысли о смерти жужжат изредка. Отогнать охота, как комара. Промежуток между тем и этим исчезает в круговерти дел. А когда наступает пора и вопрос: «А что же там?.. Неужели пустота?» – настигает живущего с муторной неизбежностью, каждый отвечает по-своему. Порой говорят: «скорей бы уж…», но большинство цепляются за жизнь.
В пятницу Алеша весь вечер подолгу разговаривал по телефону. Потом стал собираться куда-то. Мы обычно не спрашивали у него, куда он уходит. Посматриваю молчком. Он заметил.
– Пап, я схожу к Вике, помочь просит, двери надо установить?
– Алеша, лапшу на уши не вешай. И про двери мне не говори. Если хочешь с ней встречаться, приведи сюда, познакомь с нами. Нам надо увидеть, чтобы знать, кто она.
– Хорошая девушка. Она стесняется сюда прийти.
– Что, и эта у тебя такая же скромная? Деньги снова проматываешь на нее? Приведи обязательно.
– Ладно, приведу, – отмахнулся сын.
– Утром чтобы был дома! Понял?
– Понял… – но ни на утро, ни в обед сын домой не явился.
С утра я сходил в магазин за продуктами. Затем приготовил завтрак и настроился лечить Верин желудок, присев на табурет. Вера неожиданно попросила:
– Правая нога отекла сильно, ничего не чувствует, посмотри, – я отогнул одеяло, пересел на угол тахты. Затем снял шерстяной носок, положил голень себе на колени. Стопы у Веры были не красивые: пальцы короткие, растопыренные. Она не таила этот недостаток своей внешности. Бывало, в шутку подсмеивалась надо мной, демонстративно приставляя свои босые ноги к моим.
– Как? – поглядывает на меня со смешком и нарочи́то вертит ногами. Играючи.
– Убери свои лопатки! – отшучивался я.
Теперь стопа была похожа на надутый резиновый шар, из которого, топорщатся маленькие одутловатые пальчики. Отек не твердый. Жидкость под кожей переливается: надавишь пальцем – ямка, отпустишь, ямка выправляется. Прижмешь ладонью посильнее, жидкость внутри перетекает. Боли при этом нет. До чего хлипкое наше тело!
Потер подошву, покрутил стопу. Отек уменьшился. Надел носок. Повертел немного и левую стопу. Затем укрыл ноги одеялом.
– Почки, пусть пока тебя не волнуют, их в любое время можно вытащить, сейчас желудок надо спасать, – я снова сел на табурет и начал сканировать ладонью живот. Вера знала, что опухоль ног вызвана нарушением мочегонной функции почек, что в общем-то не настолько опасно, чтобы забыть про самый тревожный очаг недуга.
Протянул ладонь над животом, представил форму желудка, похожую на бурдюк. Пошарил. Запульсировало, заегозило. Внешнее биополе, будто дуновение, едва уловимо. Весь мир замкнут на этих легких волнениях. Осторожно, чтобы не потерять связь с тонкой материей, вслушиваюсь в свою ладонь. Перемежаясь мягкими нажимами, язычки биополя изнутри тела то ластятся под ладонью, то отлетают.
Глубоко вдыхаю. Замечаю, как импульсы постепенно расходятся. Раз за разом отвожу руку все дальше. Исследую другие органы. Ищу невидимую гать в болоте болезни. В области печени чисто. Увожу руку книзу, прощупываю все глубже, до самого позвоночника. В районе почек толкается что-то едва уловимое, но кажется чересчур слабым, не заслуживающим внимания. Встряхиваю ладонь. Возвращаюсь к желудку. Задерживаю ощущения, а мысли нет-нет, да и срываются на постороннее. Полдень уже, где же сын?
Вокруг желудка гудит что-то. Гудит и гудит, как озноб. Когда зябко, хочется укутаться в теплое. Кутаешься, кутаешься с головой, а дрожь не проходит. Снова иду по цепочке магнитных импульсов. В обратную уже сторону. Чувствую, цепочка тянется к голове. Медленно довожу ладонь до шеи. Останавливаюсь на минутку. Пощипывает пальцы. Реденько. Укусит чуть-чуть. И держит, не отпускает. Тянет в голову. Странно! Почему так сильно тянет в голову? Заходить в туда не решаюсь. Сына до сих пор нет…
Наваливается усталость. В воображении встают какие-то невнятные образы. Вижу лес, поляну, представляю, в густой траве древний пень, на нем грибы. Интересно, грибные споры, что это? Не семена и не корни… Сбрасываю наваждение и снова бреду по кочкам болезненной трясины. Усталость с ювелирной вкрадчивостью засасывает и поглощает. Смотрю на часы: вечер уже, а сына все нет.
Нужен другой способ. Нужны слова. Но где они, кто подскажет? Иду в ванную, обмываю руки, возвращаюсь, спрашиваю, наконец, у Веры.
– Алешка опять у подруги застрял?
– Пусть. Зачем он тебе?
– Чего так долго? Обещал утром прийти, нет до сих пор.
– Он двери у Вики в квартире вставляет.
– Вера, какие двери? О чем ты говоришь?
– А ты что, ему не веришь?
– Представь себе, не верю, – Вера помолчала, потом сказала:
– Станешь сейчас его притеснять, опять умотает на Север. Держать будешь?
– Да не буду я его притеснять. Но почему он обманывает?
– Кого он обманул?
– Как кого? Меня обманул. Тебе этого мало? – я был возмущен.
– У тебя все время кто-нибудь виноват. На себя посмотри сначала, – Вера вступалась за сына в своей материнской запальчивости. И тогда, не подумав, я принес и показал ей расписку. Она прочла, ничего не сказала…
Четверть века назад они лежали в просторной палате роддома с простодушной соседкой, которая ужасно боялась родов. Медсестра, пожилая и добрая женщина, заходила к ним в палату, и почти не обращала на Веру внимания, потому что знала, что беременность у нее вторая. А вот соседке уделяла особое внимание, потому что та – первородка. Хотя по годам они с трусихой были ровесницы, витамины раздавала по очереди: той – первой, а ей – второй. Вера и не обижалась. Наоборот, видела себя более опытной, и это льстило.
Ребенок зашевелился глубокой ночью. Повернулся, и начались схватки. Она отметила, что при первых родах схватки тоже начались ночью, а родила днем. Теперь схватки были короче, и роды пришлись на утро. Вера тужилась, превозмогая боль. Мучительную боль на пределе терпения, изматывающую и оболванивающую. Она не знала, кто родится: девочка или мальчик. Потом – ощущение отошедших вод. Ребеночек выходил на воздух. Рождался. Наконец, его приняли. Наступило полное расслабление, боль сразу ушла, как будто ничего и не было. И ей показали его:
