Дон-Перлато и Дон-Москозо будут довольны.
Дон-Москозо
Дон-Коррадо и Вооз будут также довольны — только поосторожнее!
Вооз
На цыпочках, потихоньку: бац! — и нет Перлата. Прощайте, Дон-Москозо!
Они разошлись. Москозо остался один и занимался мыслями.
— Случай, случай, — говорил он, — мог ли я думать, чтобы так счастливо кончилось мое предприятие. Если бы мои сундуки не приманили Вооза, я бы не имел сундуков Перлата. Случай, всё случай — и как прекрасно, как кстати! В то время, когда Перлато будет покоиться на мягких подушках, когда во сне своем будет видеть свою воспитанницу, соединяющуюся с своим Селадоном;[56] в то время, когда Перлато будет благословлять их, будет восхищаться, в то время предстанут пред него дьяволы. Ха! ха! ха! как бесподобно! как кстати! Га! тогда-то вспомнишь ты, Перлато, обо мне, вспомнишь о том, который тебе был противен, которого ты чуждался, которому из тысячей не дал даже ни полушки, которому предпочел нищую глупую девчонку; вспомнишь, говорю, обо мне, — говорил Москозо с адскою злобою, — и, когда будешь просить помощи, увидишь, как мало может твоя дочка; увидишь, может быть, раскаешься, но поздно, поздно! Дьяволы схватят тебя за горло, произнесут мое имя, ты произнесена на меня проклятие; но проклятие проклятого есть лай собаки, лающей на ветер. Гм! я хотел смотреть, как всё это кончится временем, но случай помог мне. Шаг сделан, еще один — и я достигну своей цели, я сделаюсь обладателем великих тысяч. Хорошо, если бы всё это кончилось благополучно. Сомневаться нечего; Коррадо-учитель — лев, Вооз-ученик — змея, но ученик, превосходящий и учителя. Тогда-то, любезная сестрица, тогда-то, любимое чадо Перлата, узнаешь меня, узнаешь того, на которого смотрела гордым оком. О! куда-то денется твоя гордость? Так, с уничижением будешь ползать у ног моих, будешь просить куска хлеба, а я... я... но постой, Москозо, — не восхищайся, не мечтай, лучше одним разом выпить чашу нектара.
Так говорил мстительный гишпанец. Но кто не знает гишпанцев, имеющих дух ненависти и мщения, почитающегося у них первою добродетелию!
Глава 13
Настал вечер. Дон-Коррадо, Вооз и Ричард были в готовности. Золотым магнитом слуги Дон-Перлата были притянуты[57]. Дон-Перлато призвал к себе Розину. Это была его воспитанница, его дочь. Она была уже сговорена за молодого Дон-Ористана — чувствительного, любезного человека. Более часа он с нею разговаривал, увещевал ее как отец, наставлял ее в добродетели и велел ей любить Ористана и почитать Дон-Москоза. — Так, — говорил он, — люби его, дочь моя, как своего брата; он горд, он презирает нас, но я не знаю, за что; я не слышал от него ласкового слова, но при всём том люблю его. Пускай он придет ко мне, пускай требует у меня всего, и я ему не откажу, я его люблю; но он... он... Бог ему судия!
Слезы покатились по лицу Перлата; он прижал Розину к груди своей, прижал ее крепко, как будто предчувствуя, что прижимает ее в последний раз. Они имели какое-то печальное чувство, но боялись обнаружить его друг другу. Розина поцеловала у него руку, пожелала ему доброй ночи, взглянула на него, и слеза выкатилась из глаз ее; в дверях еще раз оборотилась, взглянула и ушла, имея в сердце своем чувство скорби и горести. Ах! она не знала, что поутру обнимет только хладный труп своего благодетеля, своего отца.
В 12 часов ночи маскированные Дон-Коррадо, Вооз и Ричард приходят к дому Дон-Перлата. Подкупленные слуги отворили им вороты и привели их к спальне господина. Они входят — и видят старого Перлата, спящего сладким сном; он сделал беспокойное движение.
— Что я тебе сделал? — говорит Перлато во сне. — Москозо, не сердись на меня, я прощаю тебе все оскорбления!
Изверги советуются, как им делать приступ, и соглашаются удушить его подушками, но вспомнили о бумаге и решились разбудить его.
— Просите его, — говорит опять во сне Дон-Перлато, — падите пред ним на колени и просите его, чтобы он оставил гнев свой.
— Нет! он не сердится, — говорит Вооз, толкая его, — он не сердится — он приказал вам кланяться!
Дон-Перлато (просыпаясь)
Боже мой! что это?
Вооз
Это — это всё люди, которые нижайше вас просят подписать эту бумагу.
Дон-Перлато
Бумагу? Какую бумагу?
Вооз (показывая ему из своих рук бумагу)
Вот эту! Умеете ли вы читать?
Дон-Перлато (посмотрев на бумагу, закрывает руками лицо)
Боже мой, Боже мой!
Дон-Коррадо
Что вы пугаетесь? Не бойтесь.
Дон-Перлато (кричит)
Эй! люди! помогите!
Дон-Коррадо
Хоть во весь рот — но бесполезно! Скорее подписывай!
Дон-Перлато (в слезах)
Боже мой! И это от Москоза? Нет! Я не верю.
Дон-Коррадо
Заставим верить! (Давая ему бумагу, перо и чернильницу.) Пожалуйте, подпишите.
Вооз
Уважьте нашу просьбу.
Дон-Перлато
Кто это говорит?
Вооз
Мы.
Дон-Перлато
Нет! Я не подпишу.
Дон-Коррадо (вынимая кинжал)
Видишь ли? Эти просители могут превращаться в ангелов смерти.
Дон-Перлато
Скажите, варвары! скажите мне правду: требует ли этого Москозо?
Дон-Коррадо
Он не требует, а просит.
Дон-Перлато
Поклянитесь. Нет, нет! не клянитесь — я верю. (Он берет бумагу, рыдая, подписывает и отдает ее Дон-Корраду) Возьми, отдай ее Москозу и скажи ему, что я не ропщу на него; скажи ему, что я желаю от всего сердца, чтобы эта бумага примирила его со мною. (По окончании сего он залился слезами)
Дон-Коррадо
Довольно, старик! Молись Богу.
Вооз
Проси об отпущении грехов своих.
Ричард
Простися с своим золотом.
Дон-Перлато (с великим изумлением)
Что это значит? Говорите, что еще надобно?
Дон-Коррадо
Мы ангелы смерти, понимаешь? Молись скорее!
Вооз
Нам нужна твоя душа.
Дон-Перлато
Ангелы смерти... Боже мой! присланные от Москоза.
— Да, — сказал Дон-Коррадо и схватил его за руки. Бросают на постель и заваливают его подушками; спустя несколько времени они поднимают подушки для того, чтобы сказать ему: «Так мстит тебе Дон-Москозо». Сказавши сие, опять начинают его душить; открывают еще, но несчастный Перлато был уже мертв. Они оправляют постель, кладут его в виде спящего человека и уходят.
Поутру Дон-Коррадо и Вооз приносят бумагу и вручают ее Дон-Москозу. С сатаническою улыбкою смотрит он на руку Перлата.
— Что? — спросил он. — Какая ему была смерть?
— Смерть, — отвечал Дон-Коррадо, — была очень прекрасная; можно без всякого опасения говорить, что он умер от апоплексического удара.
Радость Москоза была подобна радости хищного голодного зверя, сыскавшего
