непомерно раздутого собственного эго?
— Пожалуй, ты прав.
— Чем глубже я копал, тем больше убеждался, что моя догадка верна. Случившееся в самом деле было напрямую связано с Великим Деянием. Но имен тех, кто за этим стоит, я все еще не знал. Я считал, что, если удастся хотя бы выделить среди шаттерлингов тех, кто имеет самое непосредственное отношение к Деянию, можно будет начать поиск изъянов в их нитях...
— Изъянов? — переспросила Портулак.
— Да. По крайней мере один из этих шаттерлингов должен был находиться неподалеку от системы Гриши одновременно со мной. Вряд ли они воспользовались бы посредниками.
Нам просто повезло, что мы нашли изъян в нити Лопуха, подумал я. Даже если кто-то еще подделал свою нить полностью или частично, вряд ли стоит предполагать, что он совершил ту же ошибку.
— Тебе удалось кого-то найти? — спросила Портулак.
— Несколько подозреваемых... в основном из числа видных Сторонников. Наверняка вы бы и сами без особых усилий составили такой же список.
Я вспомнил знакомых Сторонников, в том числе одну личность, которая никогда мне не нравилась.
— Среди них есть Овсяница?
— Да, — ответил Лопух. Как я понимаю, особой любви ты к нему не питаешь?
— Овсяница — старший Сторонник, — сказала Портулак. — Он пытался помешать нашему с Лихнисом общению. Вполне вероятно, он знает, что мы о чем-то догадываемся. Если у кого-то и имеется возможность, то...
— Кроме Овсяницы, есть и другие. Мне нужно было узнать, кто именно. Вот почему я начал проявлять любопытство, пытаясь вызвать кого-нибудь на откровенность.
— Мы заметили, — кивнул я.
— Видимо, я действовал недостаточно тонко. Так или иначе, мои подозрения подтвердились. В этом замешан по крайней мере один из шаттерлингов нашей Линии.
Я постучал пальцем по носу.
— Почему тебя просто не убили на острове?
— Это твой остров, Лихнис. Разве они смогли бы убить меня так, чтобы ты этого не заметил? Ввести яд намного проще, к тому же не пришлось бы избавляться от трупа.
— Ты знаешь о своем двойнике? — спросил я.
— Мой корабль наблюдал за островом. И я не раз видел себя самого, прогуливающегося по бульварам.
— Ты мог бы дать нам знак, — сказала Портулак. — Сымитировать какую-нибудь поломку корабля. Что-нибудь в этом роде.
— Естественно, у меня были такие мысли. Но если бы у моих врагов возникло хоть малейшее подозрение, что я жив, они бы атаковали корабль. Не забывайте, они отравили меня не потому, что я знал о случившемся, а всего лишь потому, что я задавал вопросы. Вполне возможно, что в прошлом они поступали так же и с другими шаттерлингами. На твоем острове могут быть другие двойники, Лихнис.
— Я бы об этом знал, — машинально ответил я.
— В самом деле?
У меня вдруг возникли сомнения. Я не имел привычки заглядывать в голову другим шаттерлингам, чтобы удостовериться, что они в самом деле те, кем должны быть. Мысли каждого всегда считались его личным делом. А нить оставалась нитью, кем бы она ни была создана — думающей личностью или безмозглым дубликатом.
— Ты мог бы послать кому-нибудь из нас весточку, — сказала Портулак.
— А как бы я узнал, что вам можно доверять? В моей ситуации подозревать приходилось каждого.
— Но теперь ты нам доверяешь? — спросил я.
— Пожалуй, да, — ответил Лопух, хотя и не столь убежденно, как я надеялся. — Впрочем, разве у меня есть выбор?
— Мы никак в этом не замешаны, — успокаивающе проговорила Портулак, — Но нам крайне важно узнать правду.
— Это опасно. Все, о чем я говорил, остается в силе. Они готовы разнести эту планету вдребезги, чтобы защитить Великое Деяние. Разве что вам удастся собрать достаточно союзников и быстро выступить против врагов... Боюсь, превосходство на их стороне.
— В таком случае придется попросту их переиграть, не дав им шанса.
Легче сказать, чем сделать, подумал я. Мы даже не представляли, кому можем доверять, кроме самого Лопуха.
— Что бы мы ни предприняли, — сказала Портулак, — нужно успеть до Тысячной ночи. Если сейчас и есть какие-то свидетельства преступления, то к тому времени, когда мы снова сюда вернемся, они будут потеряны навсегда.
— Она права, — кивнул я. — Если в этом замешана Линия Горечавки, то преступники должны сейчас находиться на острове. Что дает нам преимущество — по крайней мере, все они в одном месте.
— Тысячная ночь — вполне подходящее время для действий, — задумчиво проговорила Портулак. — Если дотянем до последнего, они, скорее всего, решат, что уже ничего не случится.
— Рискованно, — заметил я.
— Риск есть всегда. По крайней мере, это шанс усыпить их бдительность. В Тысячную ночь каждый думает только об одном.
— Пожалуй, Портулак права, — сказал Лопух. — Кем бы ни были преступники, они остаются частью Линии. И они будут ждать, когда объявят, чья нить признана лучшей. Как и все вы.
Я отметил, что он сказал «вы», а не «мы». Лежа на смертном одре, Лопух уже отрекся от всего, связанного с Линией Горечавки. Зная, что ему не увидеть Тысячную ночь, не говоря уже о другом сборе, он, по сути, отсек себя от Линии.
Абигейл ценила смерть не меньше, чем жизнь. Хотя все мы были формально бессмертны, бессмертие касалось лишь процессов в наших клетках. Разрушая свои тела, мы умирали. Протокол Линии Горечавки запрещал резервное копирование или нейросканирование в последнюю минуту. Абигейл хотела, чтобы в ее воспоминаниях вечно жило знание: жизнь, даже длящаяся сотни тысяч лет, — всего лишь вспышка света между двумя бескрайними океанами тьмы.
Лопух умирал, и ничто во Вселенной не могло этому помешать.
— Когда ты стал свидетелем преступления, заметил хоть что-то, что могло бы указывать на виновника? — спросил я.
— Я тысячу раз прокручивал в памяти воспоминания о том, как пролетал через систему Гриши, — ответил он. — После того как спас Гришу, я заметил след двигателя, уходившего из системы в противоположном направлении. Вероятно, тот, кто отправил машины, еще находился неподалеку — хотел удостовериться, что они выполнили свою задачу.
— Можно попробовать сравнить сигнатуру двигателя с сигнатурами тех кораблей, что парят над островом, — сказал я.
— Я пытался, но след был слишком слабым. Мне так и не удалось сузить список подозреваемых.
