звучало в его сердце и мозгу, что порой он боялся, как бы не выкрикнуть его вслух.
Уингрейс Порринджер покачал головой.
— Сбежать с виргинской плантации нелегко. У тех, кто охотится на беглецов, есть собаки, лошади, факелы и лодки. Они преследуют этих спасающихся воробышков, объединившись в отряды и призвав на помощь язычников. К тому же это грозный край, ибо здесь путь тебе преграждают широкие реки и дремучие леса, тебя захватывают трясины и крепко держат в своих когтях, пока не подоспеют жестокие сатрапы. А когда ты оказываешься пленен, тебя истязают и удваивают срок твоей неволи.
— И все же иным удавалось убежать.
— Да, но таких немного. К тому же те, кто смог убежать, нечасто остаются живы. Их проглатывает лес, и некоторое время спустя их черепа оказываются на склонах холмов, где с ними играют волки, либо их кости омывают глубокие воды рек, либо они превращаются в кучку пепла у подножия какого-нибудь индейского пыточного столба.
— А почему тогда пытался сбежать ты сам? — спросил Лэндлесс.
Порринджер искоса посмотрел на него.
— Я пытался это сделать, потому что был глупцом. Но теперь я поумнел. И знаю способ получше.
— Способ получше?
— Тише! — Магглтонианин оглянулся, затем прошептал: — Ты хочешь сегодня вечером пойти со мной?
— Пойти с тобой? Куда?
— К одному человеку, которого я знаю — и который дает хорошие советы.
— Это могут делать многие, друг.
— Верно, но они не указывают, как из их советов можно извлечь пользу, как делает тот, к кому тебя отведу я.
— Кто он?
— Кабальный работник, как и мы, — человек ученый и благочестивый, хотя он и не относится к числу учеников блаженного Людовика. А теперь слушай: когда взойдет луна, незаметно покинь свою хижину и приходи к расщепленной молнией сосне, что стоит на берету протоки. Там тебя будет ждать лодка, и в ней буду сидеть я. Мы поплывем к хижине того, о ком я веду речь. Он калека, и, зная, что он не может сбежать, безбожный и разгульный злодей, именующий себя нашим хозяином, дал невольнику лачугу, стоящую среди приливных болот, где тот занимается починкой рыбацких сетей. Пойдем к нему со мной. Вот увидишь, дело того стоит — но сейчас я больше ничего не могу тебе сказать.
— Если нас поймают…
— Тогда за нас ответят наши шкуры. Но Господь закроет глаза надсмотрщиков, дабы они ничего не увидели, и их уши, дабы они ничего не услышали, и мы благополучно воротимся до того, как рассветет. Ты придешь?
— Да, — отвечал Лэндлесс. — Приду.
Глава VI
ХИЖИНА НА БОЛОТАХ
Вскоре после полуночи двое подневольных работников тронулись в путь и, безмолвные и настороженные, поплыли по протоке, держась у самого берега. Лодка была так мала, что в ней едва хватало места для двух человек, к тому же из нее постоянно приходилось вычерпывать воду. Когда они отошли на полмили от невольничьих хижин, магглтонианин, который греб, направил нос лодки к противоположному берегу и затем в узкую речушку, петляющую среди приливных болот. Они вошли в нее, сделали поворот, и широкая грудь протоки, освещенная низкой багровой луной, скрылась из виду, будто ее и не было. Со всех сторон на ночном ветру шелестела высокая болотная трава — берега были черным-черны, и над этой чернотой всходила красная луна. Было время отлива. До влажной черной земли было так близко, что двое в лодке могли слышать, как по ней торопливо сбегают в воду крабы, и Порринджер ткнул веслом в большого карася "баранью голову", притаившегося рядом. Вода перед ними разбивалась на блестки, и по ней шла фосфоресцирующая рябь. Мимо пронесся потревоженный веслами косяк мелких рыбешек, выпрыгивающих из речушки и блистающих серебром. С глухим плеском в воду нырнула черепаха. Из зарослей травы доносились сонные крики куропаток, а один раз путь им преградила, словно призрак, большая белая цапля. Захлопав крыльями, она издала гневный крик и улетела прочь.
Они уже долго плыли по изгибающейся речушке, когда Порринджер тихо сказал:
— Теперь мы можем говорить, не опасаясь. Людей тут нет, разве что где-то бродит эта ведьма Марджери. Будь она проклята, будь прокляты те, кто дает ей пищу, кров и одежду и кто оставляет дары перед ее дверью, ибо в Писании сказано: "Ворожею не оставляй в живых".
— Есть ли на свете что-нибудь такое, что магглтонианин не станет проклинать? — спросил Лэндлесс.
— Есть, — самодовольно ответствовал его спутник. — Есть мы, соль земли. Нас тысяча или больше.
— А остальные обитатели подлунного мира суть нечестивцы, обреченные на погибель?
— Да, воистину так, "будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне"[37].
— Тогда почему же ты имеешь дело со мной и с тем человеком, к которому мы плывем?
— Потому что сказано: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным"[38], к тому же даже жар адского пламени имеет несколько разных степеней. Я бы не поместил тебя, имеющего некоторое представление об истине, а также индепендентов и людей пятого царства (что же до квакеров, то их наверняка ждет погибель) в "печь, разожженную в семь раз сильнее, нежели как обыкновенно разжигали ее"[39], ожидающую узколобых кровавых прелатистов, которые правят Англией, богохульствуют, устраивают дуэли на шпагах, рядятся в суетные наряды, отмечают дни поминовения своих святых и новолуния, и церковные праздники. Они суть "город торжествующий, живущий беспечно, говорящий в сердце своем: "Я, и нет иного, кроме меня". Придет день, и они будут сокрушены, "как сокрушают глиняный сосуд, разбивая его без пощады"[40], воистину, и свернутые, как сверток, будут заброшены, как мяч, в далекий край.
Они наткнулись на корягу, и лодка едва не перевернулась. Когда она выправилась и Лэндлесс тыквой-горлянкой вычерпал из нее воду, они молча продолжили путь. Лэндлессу не хотелось говорить. Он не знал, куда они плывут, не ведал, зачем, и это не очень-то его интересовало. Он намеревался бежать, как только восстановит силы, и никого не собирался посвящать в свои планы, в том числе и этого магглтонианина, чьи попытки побега закончились так катастрофично, и человека, "который дает хорошие советы". Что же до нынешней полночной экспедиции, то она была ему по большей части безразлична. Но это дало ему повод покинуть душную хижину, где он ворочался с боку на бок, слушая тяжелое дыхание своих соседей — каторжника-турка и деревенского паренька, — и насладиться покоем болот, омытых лунным светом и полных плеска воды.
Они свернули еще раз, и впереди
