Иллюстраторы: Бенджамин Уэст Клайндинст и др.
© Татищева Е.С., перевод на русский язык, 2022
© Оформление. ООО «Издательство „Вече“, 2022
Моему отцу посвящается
Глава I
ПРИБЫТИЕ ШЛЮПА
— Он подойдет к причалу через полчаса.
Та, которая произнесла эти слова, заслонила глаза от солнца веером из слоновой кости и расписного шелка. У нее были чудные глаза — большие, карие, с идеальным разрезом, и красивое лицо, смеющееся и надменное. Это небесное создание было одето в платье из зеленой кисеи с рисунком из розовых роз, отделанное богатыми желтыми кружевами по вороту и коротким рукавам. Платье было сшито по последней парижской моде, живописуемой в письме, написанном год назад при дворе Карла Второго[1], и его обладательница смотрела сейчас из-под веера на обширные воды Чесапикского залива, вдающегося в земли Виргинии, верноподданной и любимой колонии Его Величества.
Предметом ее внимания был большой шлюп, покинувший залив и плывущий ныне по широкой протоке, которая вонзалась в землю, подобно штопору, и исчезала из виду среди бесчисленных зеленых болотистых низин, затапливаемых во время приливов. Фарватер, отличающийся от широкого мелководья более глубоким синим цветом, был узок и, словно блистающая змея, вился меж затапливаемых островков, коим было несть числа. Корабль лавировал по этим изгибам, то и дело меняя галсы, и его большой парус ярко белел на фоне синевы залива, протоки, небес и однотонной зелени приливных болот, выписывая раздражающие своей неторопливостью зигзаги. Девушка, заметившая, что он прибудет к причалу через полчаса, с воодушевлением смотрела, как он плывет, на щеках ее цвел румянец, и одной маленькой ножкой, обутой в украшенную розеткой туфельку с квадратным носком, она нетерпеливо постукивала по полу широкой террасы.
Молодой человек, сидящий на деревянных ступеньках, прислонясь спиной к одному из подпирающих террасу столбов, поднял взгляд, и в его голубых глазах зажглись веселые огоньки.
— Откуда такой пыл, кузина? — растягивая слова, спросил он. — Не могли же вы так соскучиться по своему отцу, ведь он отбыл в Джеймстаун всего лишь пять дней назад. Неужто виргинские дамы с таким нетерпением ожидают прибытия новой партии рабов?
— Неужто виргинские дамы с таким нетерпением ожидают прибытия новой партии рабов?
— Рабов? Разумеется, нет! Но, сэр, этот корабль должен привезти нам три сундука из Англии.
— Ах вот оно что — это все объясняет. И что же содержится в этих чудесных сундуках?
— В одном из них хранится платье, в котором я, если хотите знать, сэр, буду танцевать с вами на приеме в Грин-Спринг — губернатор собирается дать его в вашу честь. О, и я твердо надеюсь, что вы будете со мной танцевать, так что избавьте меня от своих возражений. У этого платья синяя муаровая нижняя юбка, а само оно сшито из белого атласа и отделано многими ярдами венецианских кружев. К нему прилагаются синие шелковые чулки из французского модного дома в Ковент-Гарден, а также шарф из полосатого газа и туфли с серебряным галуном. А еще там есть купленные для меня гребни, перчатки, безрукавка на шнуровке, красный атласный корсаж, плащ из алой тафты, шляпа с пером, пара подвязок с застежками, маска для верховой езды, нитка жемчуга и самые последние любовные романы.
— Какой прелестный список! Это все?
— Еще есть вещи, предназначенные для тети Летиции: нижние юбки и ленты, шитый золотом перед корсажа и фигурка китайского демона — а также вещи, приобретенные для моего отца: кружевные манжеты и воротники, пара французских сапог на шнуровке, завитой парик, новые ножны для его рапиры и так далее.
Молодой человек рассмеялся.
— У вас, виргинцев, странная жизнь, — молвил он. — Вы носите вышитые наряды, кружевные манжеты и воротники, пользуетесь такими же косметикой и духами, как и придворные в Уайтхолле, и все это в окружении устричных садков, табачных полей, свирепых дикарей-индейцев и негров-рабов.
Девушка изобразила на лице очаровательную обиду.
— Что ж, все-таки мы как-никак частица Англии в здешней глуши. Так отчего же нам не одеваться, как подобает дворянам и как одеваются наши родственники и друзья, живущие в самой нашей стране? Ведь и Англия, и Виргиния сыты по горло унылым платьем. Лучше уж выглядеть, как павлин, чем как гнусный круглоголовый[2].
Ее кузен разразился мелодичным смехом и пропел строфу любовной песни из числа тех, которые пели роялисты. Он был строен, хорошо сложен и одет по последнему слову моды тысяча шестьсот шестьдесят третьего года от Рождества Христова. На молодом человеке был богато украшенный галуном камлотовый костюм с вышивкой синей лентой, а на голове его красовался недавно вошедший в моду пышный завитой и надушенный парик. Тугие локоны этого парика, ниспадающие много ниже галстука из тончайшего полотна, обрамляли красивое, вальяжно-надменное лицо с большими синевато-стальными глазами и правильными насмешливыми губами. На боку у него висела рапира с эфесом, усыпанным драгоценными камнями, и в одной белой руке, наполовину утопающей в белоснежных кружевах, юноша держал украшенную лентами трость, которой, не переставая беседовать, безжалостно сбивал белорозовые цветки вьюнков, обвивающих решетчатые стенки террасы.
Дом, частью коего являлась терраса, был длинен и низок; построенный из дерева, он имел в каждом конце по высокому дымоходу, сложенному из кирпича. От террасы к протоке, находящейся футах в ста, вела усыпанная измельченными ракушками дорожка, разделяющая надвое широкую зеленую лужайку, на которой там и сям росли деревья благородных пород, в основном кедры и кипарисы. От этой центральной дорожки отходили еще две поуже, которые, прихотливо изгибаясь, вели с одной стороны к буколической беседке, увитой жимолостью и цветущими лианами, а с другой — к гроту, сооруженному из ракушек и обвитому барвинком. Вдоль одной стены дома, под защитой утопающего в виноградных лозах крепкого частокола из стволов белой акации, были разбиты огород и цветник, где бок о бок с неяркими солдатами-овощами мирно соседствовали нарядные офицеры-цветы: мальвы, розы, высокие белые лилии, алые маки. Сзади же дома за кучкой надворных построек рос плодовый сад, в котором под жарким июньским солнцем зрели яблоки и крупная красная черешня. За садом на берегу еще одной, более узкой протоки, стояли жилища работников плантации, как белых, так и черных — два длинных ряда хижин, над которыми возвышались дом
