покинуть жену» [там же]. Однако не все было так просто. К примеру, графиня Екатерина Румянцева продолжала посылать мужу деньги, даже влезая ради этого в долги, хотя тот отказывался жить с ней и имел связи с другими женщинами. В судебных делах XVIII — начала XIX века можно найти свидетельства того, как мужья побоями и истязаниями вынуждали жен закладывать или продавать свое приданое или растрачивали имущество женщин без их ведома. С другой стороны, судебные протоколы также показывают, что дворянки подавали иски против мужей, лишивших их собственности и что в имущественных спорах между супругами суды удовлетворяли претензии жен. Женщины могли спастись и спасались от жестоких мужей, уединяясь в собственных поместьях. Мишель Маррезе убедительно доказывает, что законное право женщин на собственность иногда позволяло дворянкам обходить требование безоговорочного повиновения, налагаемое на них семейным правом[32].
Кроме того, домашняя сфера, находившаяся в ведении женщин, редко была изолирована от большого мира. То, что обычно воспринимается как частная сфера семьи, в России было не таким уж частным. Русское гостеприимство и щедрость вошли в легенды. Русская дворянская семья, независимо от того, проживала ли она в городе или в деревне, была многочисленной. Под крышей зажиточного дома могли обитать десятки обедневших родственников или соседей, сирот, домашних врачей, гувернеров и гувернанток, не считая прислуги. В обычае было ездить в гости к соседям или жившим отдельно родственникам, когда позволяло состояние проселочных дорог. Гостить могли неделями. Даже не слишком обеспеченные семьи проявляли подобное гостеприимство, хотя и в гораздо меньших масштабах. Хозяйке дома гости приносили не только радость, но и дополнительные хлопоты: нужно было заботиться об их нуждах, контролировать меню, поддерживать порядок в доме, способном вместить десятки человек. В окружении домочадцев и гостей женщинам трудно было улучить время, чтобы побыть в одиночестве. Как следствие, заключает Ольга Глаголева, «супружеские отношения и семейные дела проходили в значительной степени на всеобщем обозрении»[33].
В образованной и вестернизированной среде многочисленные дворянские семьи иногда организовывали и более культурный досуг. К концу XVIII века русские стали устраивать в своих домах салоны. Не столь официальный и влиятельный, как его французский аналог, русский салон представлял собой тесный круг «литераторов и других творцов, близких и дальних родственников и друзей», то есть людей близкого образа мыслей, собиравшийся в частных домах[34]. Женщины обычно председательствовали в этих салонах и посещали их как гостьи. Именно хозяйка салона подбирала круг гостей, и от нее зависело все: продолжительность существования салона, атмосфера в нем и его успех. Один из первых салонов в России был организован в конце 1780-х годов в Тульской губернии, в 200 километрах к югу от Москвы. Созданный Варварой Афанасьевной Юшковой (в девичестве Буниной), женщиной хорошо образованной, свободно владевшей французским и немецким языками, обладавшей выдающимся талантом к музыке, он стал настоящим магнитом для местной знати и интеллигенции. В салоне Юшковой устраивались музыкальные вечера, чтения вслух и обсуждения литературных новинок.
Салоны имели большое влияние на интеллектуальную жизнь и развитие зарождавшейся общественной сферы России. Они давали писателям возможность общаться друг с другом и с читающей публикой. Поэты декламировали свои произведения, а хозяйки и гости выступали в роли критиков. Салоны были местом встреч и бесед, куда не дотягивалась рука государства. Интеллектуалы всего политического спектра, от консерваторов до радикалов, вынашивали свои идеи в благотворной атмосфере салонов. В одном из самых известных салонов председательствовала дочь Варвары Юшковой, Авдотья Елагина (1789–1877), которая в 16 лет вышла замуж за будущего славянофила Ивана Киреевского. Ее салон расцвел после неудавшегося восстания декабристов, которое заметно сказалось на российской интеллектуальной жизни. К концу 1820-х годов салон Елагиной в Москве стал местом встреч критически мыслящих людей, и именно там создалась атмосфера, в которой впервые обрели форму славянофильские идеи. Временами эти встречи напоминали университетские семинары на литературные, философские и моральные темы. Елагина сделала свой салон продолжением семьи, управляла им по-матерински и дружески относилась к посещавшей его молодежи. Ее салон просуществовал до 1840-х годов[35].
Таким образом, посредством салонов женщины способствовали совершенствованию русского языка и развитию русской мысли. Константин Кавелин, историк и философ XIX века, считал, что женщины сыграли важнейшую роль в нравственном и эстетическом формировании его поколения русской интеллигенции[36]. Принимая в своем доме зарождающуюся российскую интеллигенцию и создавая в нем соответствующую атмосферу, хозяйка салона вносила свой вклад в формирование ценностей литературной и общественной жизни.
Служение иного рода
Идеи и обычаи, привнесенные с Запада, так и не вытеснили до конца прежние взгляды и привычки в России, даже в среде дворянства. Частицы старого мира продолжали жить внутри нового — временами в гармонии, временами в конфликте, а чаще всего сливаясь с привнесенными новшествами в своеобразный гибрид. Женщины, которых тенденция к секуляризации, поддерживаемая Просвещением, затронула гораздо меньше, чем мужчин, зачастую находили источник смысла и ценностей прежде всего в религии. «Христианские семейные принципы» одухотворяли счастливое детство Натальи Грот, родившейся в 1825 году, и они же одухотворяли детство и направляли во взрослой жизни многих ее современниц[37]. Кроме того, религия приносила утешение перед лицом смерти, постоянное присутствие которой ощущалось в жизни дворянок так же, как и в жизни других женщин. Точной статистики для конца XVIII и начала XIX века нет, однако известно, что детская смертность на всех уровнях российского общества была очень высока. В мемуарах мужчин и женщин можно найти многочисленные описания детских смертей. По словам Сергея Аксакова, кончина обожаемой дочери-первенца привела его мать Софью в глубокое отчаяние. Но большинство дворян, судя по всему, переносило смерть младенцев более стоически, находя, по-видимому, утешение в религии. Вера в Бога, несомненно, придавала женщинам стойкости и перед лицом серьезной угрозы собственной смерти в родах. Исследование, проведенное в 1860-х и 1870-х годах, показало, что этот риск в течение детородного возраста составлял для женщин более 10 % вероятности. Как предостерегала русская поговорка — «У роженицы сорок дней смерть за плечами»[38].
Жития православных святых также служили для женщин источником вдохновения, побуждая их воспринимать свою жизнь как активную, а не пассивную жертву ради ближних. Влияние агиографической литературы на женское самопозиционирование и образ действий можно наблюдать в первой автобиографии, опубликованной женщиной (в 1810 году). Наталия Долгорукова (1714–1771), урожденная Шереметева, в 15-летнем возрасте обручилась с поверенным царя Петра II Иваном Долгоруковым. Когда после смерти Петра II Долгоруков принял участие в неудавшейся попытке его родственников взять престолонаследие под свой контроль, Долгорукова решилась выйти за него замуж, несмотря на ожидавшее его наказание, а
