— тесное сообщество. Куда ни повернись, кругом толпа, миллионы навязчивых потных тел, они наступают тебе на ноги, задевают локтями… В таких условиях просто необходимо иметь хоть маленький кусочек личного пространства, куда больше никто не имеет права войти. И только если ты знаешь человека лет пять или десять и он или она действительно тебе нравится, ты допустишь его или ее в это пространство, чтобы выпить рюмочку или провести ночь любви в твоей постели. Но по большей части люди общаются на нейтральной территории.
У молодого поколения другие порядки. Им не кажется предосудительным заглянуть к кому-нибудь домой, просто чтобы поздороваться. Я мог либо настоять на неприкосновенности моего жилища, тем самым вбив между собой и Брендой лишний клин, либо закрыть глаза на нарушение традиции.
Какого черта! Рано или поздно нам придется научиться работать вместе. Я открыл дверь, приложив ладонь к считывающей пластине, и отступил в сторону, чтобы гостья могла войти.
Она кинулась в санузел, пробормотав на ходу, что ей срочно нужно "микнуть". Я догадался, что это означало "помочиться", хотя никогда раньше не слышал подобного слова. На короткий миг я озадачился вопросом, как ей удастся это сделать, ввиду отсутствия необходимого отверстия. И мог бы сам увидеть, как — она оставила дверь открытой. Молодежь больше не нуждается в уединении даже для подобных целей…
Я обвел критическим взором свои апартаменты. Что здесь увидит Бренда? А что увидел бы человек, рожденный до Вторжения?
Вот чего бы они совершенно точно не увидели, так это грязи и бардака. В мое отсутствие дюжина роботов-уборщиков неустанно трудилась над поддержанием порядка. Ни одна, даже самая маленькая, пылинка не ускользала от их недремлющих очей, и ни один предмет не валялся вне предназначенного ему места дольше, чем мне требовалось времени, чтобы дойти от дома до остановки поезда.
Мог ли кто-нибудь узнать что-либо о моем характере, взглянув на эту комнату? В ней не было ни картин, ни книг, способных приподнять завесу тайны. По нажатию пары-тройки клавиш я мог получить в свое распоряжение сокровища всех библиотек мира, а потому собственных книг не покупал. Любая стена могла по моему желанию обернуться репродукцией произведения искусства, сценой из фильма или просто красивым пейзажем, но я редко делал подобные заказы.
Но кое-что интересное в комнате все же было. Безграничные возможности компьютеров полностью автоматизировали производственные процессы. В примитивных культурах предметы обихода изготовлялись вручную и, следовательно, каждый из них был уникален. Промышленная революция внедрила производственные стандарты, и культтовары хлынули на человечество, будто из рога изобилия. В конце концов, в наши дни, уникальность вернулась: стало возможным изготавливать по индивидуальному заказу и собственному дизайну любую составляющую домашней обстановки и кухонной утвари. Вся моя мебель была единственной в своем роде. Нигде на Луне не найдется второй такой софы, как у меня… второго такого же чудовищного уродца, как тот, что громоздился в углу. И замечательно, что не найдется, мысленно обрадовался я. А то еще, чего доброго, две софы вздумали бы спариваться… Вот это уж точно было бы уродство из уродств.
Я почти ничего в своей комнате не выбирал самостоятельно. Возможность выбора расширилась почти до бесконечности, тем самым бесконечно осложнив задачу отдать предпочтение чему-то одному, так что я не стал забивать себе этим голову, а просто взял то, что прилагалось к жилью.
Возможно, именно это мне не очень-то хотелось демонстрировать Бренде. Думаю, то, чего человек не сделал со своей обстановкой, способно рассказать о его характере не меньше, чем то, что он сделал с ней.
Пока я предавался подобным размышлениям — и отнюдь не радовался им — Бренда вышла из санузла. В руке у нее был кусок окровавленной марли. Она бросила его на пол, и тут же из-под софы с утробным гудением вылетел робот, проглотил мусор и ретировался. Кожа Бренды маслянисто поблескивала и на глазах теряла розоватый оттенок. Моя гостья только что воспользовалась медицинской помощью.
— Я сгорела на солнце, — пожаловалась она. — Мне следовало бы подать в суд на руководство парка и заставить оплатить счет за лечение.
Она подняла ногу и осмотрела пятку. На месте пореза розовел участок свежей кожи. Через несколько минут не останется и вовсе никакого следа, и шрама не будет. Бренда поспешно вскинула на меня глаза:
— Не сомневайтесь, я заплачу за себя. Просто перешлите мне счет.
— Забудь об этом, — сказал я. — Я только что придумал для тебя предисловие к статье. Сколько ты пробыла в Техасе?
— Часа три? Самое большее, четыре.
— А я сегодня провел там пять часов. За исключением силы тяжести, там довольно правдиво воссоздана земная обстановка. И что же с нами приключилось? — я пересчитал на пальцах: — Ты обгорела. В 1845 году это имело бы нехилые последствия: всю ночь тебя мучила бы страшная боль. Заснуть бы не удалось. Боль держалась бы еще несколько дней. Потом верхний слой кожи начал бы чесаться и шелушиться. Возможно, ты испортила бы кожу навсегда. Думаю, даже вплоть до рака. Это стало бы твоим смертным приговором. Поищи побольше информации о раке кожи, и увидишь, прав ли я.
Потом ты поранила пятку. Последствия были бы не так суровы, но тебе пришлось бы хромать несколько дней или даже неделю. И нельзя сбрасывать со счетов риск инфекционного поражения такой части тела, которую трудно содержать в чистоте.
Я очень скверно повредил руку. Настолько серьезно, что потребовалась бы легкая операция, а если не исключать возможность глубокой инфекции, я мог бы потерять кисть и даже умереть. Существует особое слово для обозначения омертвения одной из конечностей. Поищи, какое.
Итак, подведем итоги: три травмы, две из которых со временем могут привести к смерти. И все это за какие-то пять часов! А каковы последствия сегодня? Счет от медицинского автомата на почти пустяковую сумму.
Бренда ждала, что я продолжу. Я приготовился заставить ее ждать подольше, но она не выдержала:
— И это все? Вся моя статья?
— Нет, черт побери, это только предисловие! Напиши его от первого лица. Ты отправилась прогуляться по парку, и вот что из этого получилось. Лишнее доказательство того, как опасна и трудна была жизнь в те времена. И того, как легкомысленно мы стали относиться к телесным травмам, как безоглядно мы уповаем на полноценное, моментальное и безболезненное излечение этих травм. Помнишь, что ты сказала? "Вы ее не починили!" Ты еще ни разу не получала таких повреждений, которые не могли бы быть починены прямо на месте и без боли.
Она задумалась,
