тебя я навсегда «Питер», «Пит», «Питти», и все остальные имена, которыми ты меня кличешь. Первый вопрос к Вам, Евгений: разве курилка — не идеальное место подслушивания? Вроде бы, баня, курилка и застолье — главные «поляны» для сбора информации? По крайней мере, в Союзе было именно так.
— У меня недостаточно полномочий такое сообщать, — Зиновьев достал сигарету из пачки, — но все, присутствующие на этой территории — в высшей степени доверия. Подозревать и прослушивать людей, допущенных к проекту, нет нужды.
(— Так я вам и поверил! — подумал Горелик. — За тридцать лет вы ни капли не изменились.)
— Ну, допустим, — уже вслух произнёс он, — здесь можно говорить всё. Слушают — не слушают, это меня волнует меньше всего. Я переживаю за судьбу всего проекта!
— Разве есть поводы?
— Конечно! Вы разве не знаете, что творит эта ваша Бульба с усами? Его и так обложили, а он ещё сажает иностранный самолёт из-за двух ренегатов! Из-за него нам перекроют все каналы, и финансовые в том числе. Ты, Сэмми, первый задрожишь! Ваш Батька сбрендил! Что он о себе возомнил?
Лазар со спокойной лёгкой улыбкой слушал тираду, попутно протирая дымчатые очки в извечной золотой оправе, но первым заговорил Зиновьев.
— Всё не совсем так, Пётр Борисович. Самолёт сажали не из-за противников Батьки.
— Тогда зачем?
— Из-за меня. — Сэм нацепил очки. — Я на нём летел.
Горелик выпучил глаза.
— Да, Пит. На нём летел я. У покойника других вариантов незаметно попасть в Минск нет. Греция сняла ограничения по пандемии, и другого маршрута для меня просто не было. Греки — ментально расслабленные, контроль за перелётами внутри ЕС осуществляют опустя рукава…
— Спустя рукава, господин Лазар, — поправил Зиновьев.
— Сорри, да, спустя рукава. В Вильнюсе всё значительно строже — можно было попасться. Поэтому — Минск, вот такой экстремальный способ прибытия. Я спокойно сошёл с трапа, в зале досмотра отдал документы их истинному владельцу, он улетел вместо меня — всё. А что до двух диссидентов…
— Что касается двух отщепенцев, — снова вклинился в разговор Зиновьев, — так это даже и не планировалось: Батьку крупно подставили местные коллеги. До момента посадки про них ничего не было известно, а тут они буквально свалились с неба. Вот, и решили совместить приятное с полезным.
— Без ведома Президента? — Горелик снова округлил глаза.
— Да.
— Разве такое возможно?
— Когда у тебя горит земля под ногами — вполне себе возможно.
— Не понимаю.
— Попытаюсь объяснить попроще: сначала местные комитетчики очень грубо сработали на выборах, 80 с лишним процентов — явный перебор, так только за Туркменбаши голосуют. Потом они прохлопали недовольства небольших масс, тут ещё предстоит разбор, за чьи деньги такой банкет. Вот, и решили «поработать»: кто выслужиться, а кто и поднасрать вождю.
— Зачем? Им разве плохо?
— Конечно, плохо! За недогляд рано или поздно придётся отвечать, а тут появилась возможность скинуть Батьку, и посадить своего. Или из оппозиции, на кого папка в оперчасти потолще. Можно было выправить ситуацию, и сразу отпустить тех двоих, но Батькина гордость вперёд него родилась. Сейчас они так дуют ему в уши, что в Кремле свист слышен. Но это ещё цветочки: ягодки пойдут такие, что дозорным по периметру АЭС будет не до сна: вчера в Минск прилетели два самолёта из Багдада, 423 загорелых беженца. И прилетят ещё, очень-очень много.
— Откуда Вы всё это знаете? — Горелик настороженно смотрел на Евгения.
— Ежедневные сводки читаю. Пётр Борисович, не волнуйтесь, для нас ничего не поменяется, мы всё успели до закрытия границ. А финансовые лазейки найдутся всегда. Насколько я знаю, господин Лазар большой специалист по этим вопросам.
Сэм никак не отреагировал на комплимент, продолжая смотреть на Горелика.
Питер помолчал, переваривая услышанное.
— То есть, Вы хотите сказать, что нам ничто и никто не помешает? Вы в этом стопроцентно уверены?
— Абсолютно. Давайте следующие вопросы.
— Да, собственно, почти все ответы я получил. Теперь понятно, что творит Батька, и как Сэм оказался в Москве. Остался один вопрос: где раздобудем недостающие аппаратуру и механизмы?
— Это — уже не ко мне, это — вон туда. — Зиновьев указал рукой на ближний ангар. — Ну что, пойдём?
— Нет. — остановил его Лазар. — Вопросы появились у меня. Два.
— У Вас?! — теперь уже Евгений вытаращил глаза. — Ну, задавайте…
— Первый. Сколько было процентов на самом деле?
— Где?
— На выборах Батьки.
— А. 59.
— Второй: объясните мне значение слов «сбрендил», «отщепенцы» и «поднасрать»!
13
Ведомые куратором вереницей подошли к неприметной двери ангара. Евгений пресёк попытку торопившегося Горелика первым дёрнуть за ручку и войти внутрь, достал из конверта две пластиковые карточки.
— Это Вам, Пётр Борисович, — с торжественным видом сообщил Зиновьев, — а это — Вам, господин Лазар.
Питер внимательно изучал карту: «Горелик Пётр Борисович», фото (его, Питера, фото), дата выдачи и три цифры в правом нижнем углу. Серый пластик, никаких чипов и магнитных полос. Горелик с сомнением поизгибал карту, затем посмотрел её «на просвет», как купюру.
— Ты ещё на зуб попробуй, — хохотнул Лазар.
Питер глянул на такую же серую карту Сэма, но тот быстро спрятал пластик в карман.
Тем временем Евгений поднёс свою карточку к считывателю, замок щёлкнул неприятным электрическим звуком, дверь отделилась от магнитного замка. Куратор потянул её на себя и, придерживая, рукой пригласил компаньонов пройти.
За дверью оказалась «проходная» с турникетами. Евгений приложил карту к очередному считывателю, загорелся призывный зелёный огонёк, и створки открылись. Ведущий прошёл через турникет. Его примеру последовали компаньоны, впрочем, каждый через своего «стража».
— Как в метро. — Горелик смотрел по сторонам. — Не хватает только тётки в красной пилотке. Впрочем, это же секретный объект! Где суровый часовой с автоматом?
— Зачем он нужен? — ответил Евгений. — Наша система распознавания лиц очень даже хорошо работает. Высоколобые очкастые программисты, будь они неладны, напридумывали такого, что мы скоро будем экспортировать «это» в полмира.
— Тогда зачем карточки?
— Во-первых, для самодисциплины. Во-вторых, для страховки: вдруг, электричество отрубится? Тогда у каждого турникета будет проверяющий.
— Отрубится? — удивлённо спросил Сэм. — Здесь? Около нуклеар плэнт?
— Всякое бывает.
— Скажите, Евгений, — снова заговорил Горелик, — тогда почему они такие…
— Какие?
— Ну, невзрачные. Просто кусок переработанной нефти с фото. Где чип?
— Чип — внутри. А Вы ждали чего-то другого?
— Честно говоря, да: солидный цвет, белый, серебряный или золотой, в зависимости от степени допуска, вензеля, громкие названия, должности…
— Вы, Пётр Борисович, тоже стали жертвой Голливуда! Зачем этот пафос? Мы давно ушли от этого. Рассматривались три цвета: чёрный, белый и серый. Первый отмели из-за жирных следов от
